Дипломат
Шрифт:
– Тут не мелкое политиканство. – Снова Мак-Грегор почувствовал, что говорит больше, чем хотел, но спор возникал сам собой и уклониться нельзя было. – Как можно сидеть и молчать, когда на твоих глазах затевается большое преступление?
– Трудно, согласен, но необходимо, – стоял на своем профессор. – Наука должна двигаться вперед без помех, а если мы внесем в свою работу политику, мы перестанем быть учеными.
– А лучше, если мы перестанем быть людьми? – воскликнул Мак-Грегор, забываясь в своем стремлении оправдаться перед самим собой. – Лучше, если мы передоверим все свои дела тем, к кому сами относимся с презрением?
– Это неразрешимый вопрос. – Профессор Уайт увлекся не меньше Мак-Грегора. – Но, ввязавшись в политику, мы должны обречь себя на все то, что сейчас приходится переживать вам, а дело того не стоит. Или, по-вашему, стоит?
– Не знаю, – мрачно сказал Мак-Грегор.
– Так зачем же губить себя?
– Мне кажется, что теперь уже иного выхода нет, – сказал Мак-Грегор. – Мне кажется, борьба, которая идет, это борьба за жизнь вообще, включая сюда и науку и все остальное.
– Может быть, вы и правы, – сказал профессор. – Это верно, что выбирать теперь почти не из чего. Только вчера ученые, вернувшиеся из Америки, предложили мне подписать протест против контроля военных властей и засекречивания исследований, которые ведутся в области физики атомного ядра. Если теперь примутся засекречивать науку, до чего же это может дойти? Уже достаточно скверно было, когда мы работали в Теннесси. Нельзя, чтобы невежественные политики командовали нами.
– Но ведь они и так нами командуют, – возразил Мак-Грегор. – Военные власти контролируют уже столько областей научной работы, что физики, например, превратились в простых конструкторов оружия – и только.
– Это не их вина, Айвр…
– Тогда почему они не откажутся, почему не бросят работать на армию? Вот теперь те же физики толкуют об облаках радиоактивной пыли, а биологи занимаются производством концентратов бактерий для массового распространения эпидемий. Что случилось с учеными? Неужели генералы так запугали их, что они покорно выполняют все, чего от них требуют?
– Такова жизнь, – грустно заметил профессор. – Политики не хотят мира, но, требуя от нас оружия, они хоть дают нам возможность с помощью дорогостоящих исследований быстро двигать науку вперед – возможность, которой мы иначе не получили бы.
– Допустим. Но неужели нам безразлично, как используются наши научные достижения?
– Вы ищете логику там, где ее нет, – сказал профессор. – Не наука правит миром, в котором мы живем, молодой человек.
– Да, сэр, но наука занимает свое место в этом мире.
– Очень небольшое. Человеческие судьбы решаются вне сферы науки. Свое место у нас есть, но, если вы хотите найти ту главную силу, которая управляет человеческим существованием, я не знаю, где вам ее искать.
– И я не знаю, – угрюмо признался Мак-Грегор. – Но я начинаю думать, что по-настоящему вопросы существования решаются в отдельных частных случаях, вот как Азербайджан, и постепенно все эти частные решения составят одно общее.
Профессор усмехнулся. – А при чем тут наука?
Мак-Грегор напряженно думал над тем, как бы все это выразить пояснее, и не заметил усмешки профессора. – Мне кажется, наука причастна ко всему. И с этим азербайджанским вопросом она связана так же, как и со всяким другим. И протест физиков тоже с ней связан.
– А ваше нежелание возвращаться в Англо-Иранскую компанию – тоже?
– В известной степени. Кстати, вы подписали этот протест?
– Конечно, подписал. Но я не вижу тут связи с той проблемой, которая стоит перед вами.
– Нет, связь есть, – сказал Мак-Грегор. – Но обстоятельства сложились так, что мы оказались разбиты еще до боя.
– Разве? – Профессор Уайт покачал головой, наблюдая, как обычно спокойное лицо Мак-Грегора хмурится от этой непривычной сумятицы в мыслях. Профессору не нравилось, что подобные вещи происходят с разумным, положительным человеком, каким он считал Мак-Грегора. – Я вижу, эта политика не дает вам покоя, – сказал он. – Быть может, я просто отстал, а вы опередили меня. Что ж, тем лучше; нам нужны молодые, ясные умы, которые будут бороться за существование науки. Но не губите себя, Айвр. Не забывайте, что вы ученый, превосходный специалист в своей области. Вы должны вернуться к научной работе. Вас не отпускают из департамента по делам Индии? Чего им еще от вас нужно?
– Я подал в отставку, – сказал Мак-Грегор, – но мою отставку не хотят принимать, пока вся эта нелепая история не будет улажена.
– Так кончайте скорей это дело и летим со мной в Иран. Я настаиваю на этом, Айвр. Еще немного – и уже может быть поздно; вы, верно, и сами это понимаете.
Мак-Грегор утвердительно кивнул головой и встал.
– Я буду ждать вас в понедельник, – сказал профессор Уайт. – Скажите мне, где вас найти, и я сообщу вам, куда надо явиться и тому подобное.
Мак-Грегор дал номера телефонов Асквита и миссис Берри.
– Даже если вы не хотите работать на промыслах компании, все равно летим, – сказал профессор, пожимая ему руку на прощанье. – Не сомневаюсь, что в Иране вы себе найдете и другую работу по сердцу.
Мак-Грегор ухватился за эту мысль, увидя в ней решающий аргумент в пользу своего отъезда. Он и раньше знал, что встретит со стороны профессора Уайта самое горячее сочувствие и готовность помочь. Мак-Грегор от души поблагодарил профессора и вышел. Теперь оставалось только развязаться с департаментом по делам Индии – и в понедельник он улетит с профессором Уайтом в Иран. Но для этого нужно, чтобы в департаменте приняли его отставку. А для этого нужно идти к Эссексу.
Но это было легче решить, чем сделать; Мак-Грегор не мог заставить себя отправиться к Эссексу. Он побывал в банке, где у него был текущий счет, и предупредил управляющего, своего знакомого, что собирается уехать из Лондона; он позвонил по телефону матери и сказал, что здоров, на днях заедет к ней и лично расскажет о своих делах; он даже начал для виду укладывать книги и купил новый большой чемодан, чтобы убрать в него лишние вещи; но заставить себя пойти к Эссексу он не мог. Для этого понадобился еще день злобной газетной шумихи.