Дипломатическая тайна
Шрифт:
– Ты давно покинул нашу страну, Абду-Рахим-хан. Народ наш неразумный и темный. Его волнуют вести с севера, вести, которые приносят из России отрекшиеся от истины бухарцы и кавказцы. Остерегайся их!
И оба уходят с внушительной важностью. Абду-Рахим-хан смотрит в глаза старейшине.
– Ты ничего не сказал о наших землях. На наших пастбищах пасут скот горожане. Ты не сказал о том, что эти земли наши…
Он молчит несколько мгновений и ждет ответа Абду-Рахим-хана.
– Курды прислали гонцов… Но берегись, Абду-Рахим-хан. Между нами и ними кровь!
Он уходит, медленно опуская за собой ковер-занавес
Ковер опустился. Между ними как бы глухая стена.
СПОСОБ МАЙОРА ГЕРДА
“Свобода Гюлистана” – газета левого крыла оппозиции. Она выходит два раза в неделю и реже, когда Ибрагим-хан – министр внутренних дел Гюлистана – об этом позаботится. В узкий переулок для пешеходов и всадников (переулок – две параллельные глиняные стены) выходит деревянная, грубо сколоченная дверь и над дверью вывеска “Свобода Гюлистана”. Внизу, где была конюшня, – литографские камни и печатный станок.
Наверху, в деревянном павильоне с цветными стеклышками, на крыше, живет Омар эль Афгани – Дантон Гюлистана, как его называет любимая газета Жака Маршана. Здесь, в игрушечном деревянном павильоне, по вечерам вокруг керосиновой лампы собирается левое крыло законодательного собрания. Сюда приходит громадный, угрюмый человек, которого называют “американцем” и который действительно вернулся в Гюлистан из Америки через Россию.
Над домом Омара террасами подымаются на высокий холм желтые кубы крыш “Сердца Мирата”. “Сердце Мирата” – это старый дворец, покинутый повелителем с тех пор, как архитекторы построили ему новый, загородный, похожий на первоклассный отель. Дикий виноград и плющ переползает с террасы на террасу, перекидываясь с крыши на плоскую крышу, и неудержимым зеленым потоком ниспадает через ограду в скромный четырехугольный дворик Омара эль Афгани. Так с крыши старого дворца, как по ступеням лестницы, по крышам сбегает плющ вниз в глухой, узкий переулок.
Все это имеет значение, потому что однажды на плоскую крышу дворца пришли два европейца и один туземец. Европейцы внимательно оглядели сверху вниз дома и крыши. Сначала они увидели красивого юношу, дремлющего на ковре и перебирающего струны тары (так называется струнный инструмент, который аккомпанирует любовным песням). Юноша их не видел, но они видели юношу. Еще ниже, на крыше гарема, они увидели обнаженных женщин. Они купались, разбрызгивая воду, и смех их долетал до европейцев, которых они не видели.
Это было, собственно, то, зачем пришли европейцы. Отсюда невидимые – они видели тайную, замкнутую жизнь домов. Потом они заметили плющ, и им пришло в голову, что по толстым, ползучим, скрытым в листьях ветвям спускались любовники. Еще ниже они увидели четырехугольный дворик, пачки отпечатанных газет и игрушечный павильон на крыше – дом Омара эль Афгани. И вместе с фривольными мыслями о гаремных узницах в голову старшего из них – майора Герда – пришла совсем не фривольная мысль. Он поторопился поделиться этой мыслью со своим спутником и секретарем Перси Гифтом.
Это было ровно за шесть месяцев до того дня, когда сэр Роберт Кетль вручил Перси Гифту известный документ.
Оба повернулись спиной к переулку и посмотрели в противоположную сторону. Там было видно королевское посольство с правильными четырехугольниками красных крыш, цветников, бассейнов,
Ровно через полгода майор Герд на докладе у сэра Роберта Кетля с особенным удовольствием сообщал следующее:
– Насколько я расслышал – завтра ждут гонца от Абду-Рахим-хана. Приблизительно известен день, когда он вышел из Ферраха…
– Вы примете меры?…
– Я отдал распоряжение. В караван-сарае наши люди… Они не слишком верят в успех Абду-Рахима, особенно тот, кого называют “американцем”.
– Кстати, вы позаботились о нем?
– Я сказал Ибрагим-хану. Они возьмут его, когда понадобится. Мистер Гифт сообщает, что курды достаточно подготовлены.
– Еще бы! Было бы странно… Надеюсь, вы не упустите гонца. Это будет непростительно.
Некоторое время оба молчат. Потом сэр Роберт Кетль предлагает майору сигару. Доклад, по-видимому, кончен. Майор прячет записную книжку и встает.
– Кстати, дорогой мой… Эта дама, с которой вы появляетесь… Разумеется, я говорю неофициально… но…
– Мадемуазель Энно?…
– Я не имею удовольствия…
– Да. Это она.
Майор улыбается. Сэр Роберт Кетль тоже.
– Однако, майор, у вас на родине очаровательная невеста… Эта, как вы ее назвали?…
– Люси Энно, – майор говорит значительно и твердо, – это имеет исключительно деловое значение.
– А!… – Сэр Роберт Кетль доволен.
* * *
Крытые базары. Льется неисчерпаемый человеческий поток мимо темных, глубоких ниш, наполненных товарами. Все сожжено солнцем. Только ткани, которые еще не видели солнца, под осыпающимися сводами базара сохраняют свои цвета, и луч, изредка падающий сквозь трещину, в один миг превращает их в золотые, драгоценные вышивки.
Индусы, персы, тюрки, афганцы и в этой пляшущей, кипящей толпе медленные верблюды с колыхающимися вьюками, ослики, передвигающие стройные, тонкие ножки под тяжелыми мешками, кони горцев в серебряных, бирюзовых уздечках и кони горожан в английской упряжи. Монотонно поют нищие, обнажая язвы, визжат и воют бродячие псы, валяющиеся под ногами, трещит мотоцикл, и рядом, на пороге мечети, зажимая пальцами уши, надрываясь, кричит полуголый дервиш: “Алла акбер” – велик аллах. Все пропитано из века в век застоявшимся сладким запахом – это розовые лепестки, увядающие в корзинах, пряности, синий сладкий дымок опиума из караван-сараев. За золотошвейными рядами, за кожевниками и ювелирами, за оружейным рядом радиусами разбегаются узкие, крытые улички – биржа Мирата.
Алчные персы-огнепоклонники, с нарисованной красной точкой над переносицей, ворошат пальцами кредитные билеты всего мира: звенят золотые монеты всех веков и народов, тяжелое серебро и ржавая, зеленая медь. Переулочки сбегают вниз, собираются в круглую, крытую площадь – сердце базара, где до сих пор каждую среду читают приказы и приговоры, где десять лет назад вешали мятежников и разбойников.
Здесь узнаются новости – отставки, назначения, аресты и казни. Купцы многозначительно обсуждают последнее заседание парламента. Подмастерья, ремесленники, рабочие казенных заводов, носильщики собираются у водоемов под сырыми, полутемными сводами и внимательно читают свежий, только что тайно отпечатанный листок, подозрительно оглядываясь по сторонам.