Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди
Шрифт:
Однажды она меня спросила:
— Правда ли, что наш парк переименовывают в парк Окружного дома офицеров?
Это было правдой. И снова вопрос:
— Разрешат ли туда ходить солдатам?
Вопрос был непраздным. А нее была целая группа, состоящая из солдат.
Я ее успокоил и сказал, что советская армия — это армия рабочих и крестьян, что подразумевало включение солдат в список избранных.
Позже мне приходилось посещать в Кинешме Дом офицеров, там было пять или шесть кружков. В них занимались жены офицеров и солдаты, так как это был хороший способ три раза в неделю удирать из части. Офицеров
В школе бальных танцев я дошел до старшей группы, мы танцевали краковяк и мазурку. Потом все кончилось. Бальные танцы забыли, и Ольга Михайловна начала преподавать танго и фокстрот.
В карты мне всегда везло. Однажды на практике в Дзержинске в фойе гостиницы, где мы жили, к нам подошел какой-то капитан и предложил сыграть в преферанс. Мы согласились. Я играл с капитаном против двух моих товарищей.
Нам с капитаном начало везти, причем так везти, что я стал задумываться, а не ловкий ли шулер мой напарник. Прикуп он знал всегда, хотя колода, которой мы играли, была наша. В более идиотском положении я никогда не был. Мне казалось, что ребята думают, будто я с капитаном в сговоре. Мне было стыдно, но поделать я ничего не мог.
Играли мы до двенадцати ночи, потом капитан забрал деньги и ушел. На следующий день на выигранные рубли я купил водку, закуску и долго доказывал ребятам, что с капитаном не договаривался. Не уверен, что они мне поверили.
Эта история произвела на меня такое впечатление, что с тех пор я никогда больше не играл в карты. Вообще. Ни в какую игру.
Из академии до метро «Бауманская» две остановки на трамвае. Через четыре или пять остановок до академии — пединститут МОПИ, оттуда ездили студенты, в основном студентки, благо, институт был женским.
Подбегаю я однажды к трамваю и вижу: на подножке стоит девушка в сером пальтишке и, боясь свалиться, двумя руками держится за поручни. В те далекие годы двери в трамваях автоматически не закрывались. Я вскочил на подножку, прижал собой девушку, она отпустила руки и облегченно вздохнула. Мы доехали до метро. Она меня поблагодарила и скрылась на эскалаторе. И надо же так случиться, что через день история повторилась. Подбегаю к трамваю — та же девушка еле держится на подножке. Я снова ей помогаю. Едем до метро и там знакомимся. Зовут ее Лида и учится она, естественно, в МОПИ, на отделении русского языка и литературы.
Через пару дней я начал ждать ее в метро, и мы вместе ехали пять остановок.
В первые годы учебы в академии мы носили странные погоны. Я не могу без улыбки рассматривать фотографии того времени. Мы спарывали наши курсантские погоны, солдатские с желтым кантом по краям, брали офицерские погоны и нашивали в центре черную полоску. Нам почему-то это разрешали. Но с годами мы поняли, что положение солдата предпочтительнее: не надо платить за билеты, и вообще к солдатам — войну еще помнили — относились с уважением. И пошла обратная крайность: мы затирали наш желтый курсантский кант, и погоны получались почти солдатскими.
Я не думаю, что Лида хорошо разбиралась в курсантских погонах. Она принимала меня за солдата и поэтому использовала недолгие минуты в метро, чтобы подтянуть мой культурный уровень. Она мне рассказывала о Пушкине, Лермонтове, а через две недели пригласила меня… в театр. В Малый театр на «Горе от ума».
Естественно, в воскресенье. Мы всегда назначали девушкам свидание в воскресенье. Если вдруг почему-то мы не хотели идти на свидание, то заявляли, что нас не пустили в увольнение, а девицы, конечно, не знали, что для перемещения по городу слушателям академии увольнительные не нужны.
Утром в воскресенье я встретил ее у входа в Малый театр. Она очень удивилась, увидев меня в штатском, и сказала, что форма мне идет больше. Мы прошли в зал. Накануне я перебрал лишнего, и у меня раскалывалась голова.
Как всегда в те годы, Чацким был М. Царев. Смотрел я на сцену без большого интереса, так как только с Царевым видел «Горе от ума» два раза.
Лида заметила мое не очень большое внимание к происходящему на сцене и отнесла это к недостаточной подготовке. Поэтому в перерыве начала мне рассказывать о том, кто такой Фамусов и что он воплощает. Я внимательно слушал.
Потом она меня спросил, что я запомнил. И тут я взорвался:
— Что я запомнил? А вот что:
«Лиза просыпается. Лиза «Светает!.. Ах! Как скоро ночь минула! Вчера просилась спать — отказ, «Ждем друга». — Нужен глаз да глаз, Не спи, покудова не скатишься со стула. Теперь вот только что вздремнула». Говорил я быстро и без выражения: «Уж день!.. сказать им… Господа, Эй! Софья Павловна, беда. Зашла беседа ваша за ночь; Вы глухи? — Алексей Степаныч! Сударыня!.. — И страх их не берет!».— Вы знаете все наизусть? — неуверенно спросила Лида.
— Да.
Я действительно знал «Горе от ума» наизусть. Многое помню и сейчас.
— И вы уже видели «Горе от ума» в театре?
— Да, думаю, пять-шесть раз.
Лида совсем растерялась:
— И что мы теперь будем делать?
— Пойдем в кафе «Арарат». Выпьем коньяку.
— Но у меня деньги только на бутерброды, — пропищала бедная Лида.
— Я угощаю.
Мы пошли в кафе. Потом поехали к моим знакомым. Лида так и не смогла прийти в себя от утреннего потрясения. Потом мы остались с ней вдвоем.
Когда я захотел возместить ей стоимость билетов в театр, она обиделась:
— Получается, что вы мне заплатили за это.
Больше я ее не видел. Наверное, она стала ездить другим трамваем, до «Курской». Обиделась.
— Мы, фронтовики, люди особые, — сказал мне как-то мой товарищ по академии капитал Гладышев. — У нас другой подход к жизни. У нас своя логика жизни. Я тебе приведу пример.
На следующий день он поставил в середине коридора на этаже, где жили молодые ребята, табуретку со стаканом воды. «Подъем!» Все бегут в душевую. Табуретку обегают, но никто ее не трогает.