Директория IGRA

Гусейнов Чингиз Гасан оглы

Внимание Мустафы было поглощено здоровенным псом, который настороженно, нет, устрашающе, глядел на него.

Я его боюсь, и он улавливает волны моего страха, надо внушить ему, что мне не страшно.

– Валяй!

– Ты добрая хорошая собака...

– Так уж и сразу!

– Имя у тебя что надо, Титан-Титанище, почти гений!

– Брось! Лестью меня не купишь!

– А чем же?

– Не на такого нарвался, чтоб можно было внушить!

– Собака ты умная...

– А ты - дурак, стоишь как пугало огородное!

Мустафа

поискал глазами стул, чтобы сесть, но тут из соседней двери, Вот-вот, подвигайся! вышли еще двое, и Мустафа, благо Титан лег у выхода, - Ладно, послушаю ваши речи! начал гадать, кто чей муж.

Относительно молодой, почти ровесник Мустафы, - без пиджака, в жилете, галстук в крупную горошину, и сразу бросалась в глаза его огромная лысая башка да бородка-треугольник с проседью, - очевидно, муж той, что худа и костлява;

у другого - все, как у седого, только черным цветом: густая курчавая шевелюра, вздыбленная и вразброс, борода жесткая, лохматая, нечесанная, мускулы (?) под мочками оттопыренных ушей и мощные выпуклости над бровями, излучающие какую-то энергию, - вот кто, а не башковитый, муж той, что в туфельках на высоких каблуках, - каждую ночь ее иссушает своей страстью, а башковитый... он, без сомнения, муж эН: о такой не скажешь, что старуха.

Все кого-то напоминали, или под кого-то играли: черный... как его? ну, чер-чер, с рогами-копытами который,

черт,

и если б кто вздумал рисовать - лучшая натура, чуть-чуть подкрутить еще макушки, вздыбленные клоки, и будут рога крученые, ну, а этот - с резкими движениями, туловище вправо-влево, живчик такой, и кожа на лысой башке то собирается в гармошку и оттого краснеет, а то разглаживается, приобретая червонный блеск - всеми чтимая (во времена оные)

башка.

– Может, - Мустафа им, - представимся друг другу?

– Не надо называть имен, - заметил башка, - это чрезвычайно обременительно. Да, да, - мол, не сердитесь, - наши имена нам во как надоели!.. Я, ты, он... какая прелесть!
– вздохнул, и тут Мустафа заметил, что у башки глаза разные и смотрит как-то по-особенному: один цепляет всего тебя, другой - мимо. Определенно сглазит. И, потирая руки:

– Ну-с, - взгляд на святого, потом - черта, - пожалуй, начнем.
– И снова на Мустафу: - Готовы?

– Всегда, - пошутил, - готов!

И башка, будто декламируя:

– Вот он, - и левая рука, как кинжал, выхваченный из ножен, острием направился на Мустафу, - податливый человеческий матерьялец, врученный нам. Полюбуйтесь на голубчика! Не о нем ли в такой торжественный день мы только что мечтали? А главное - почти юноша, поистине пригодный для лепки!

– Спасибо, - усмехнулся Мустафа.
– Просто я неплохо сохранился, а если начнем уточнять, держу пари, окажусь вашим ровесником.

– А вот и выведаем! Согласны?
– спросил не у Мустафы, а у тех двоих. И время с пользой проведем, исторический, так сказать, эксперимент.

– Не довольно

ль экспериментов, которые были?

– Были и будут!

– Вы что же, тройка?
– вдруг с чего-то выпалил Мустафа. Башковитый опешил, а черт кулаком по столу:

– Молодец, что сообразил!
– Находчивость Мустафы пришлась по душе и святому:

– А глину-то красную я успел обжечь, не зря, выходит, трудился!

– И вылепил по своему образу и подобию, похвально-похвально!

Это ж особый поселок, Ника предупреждала, так что на ловца и зверь бежит - для деловых его игр!

– Как там в песне поется, - это башка: - Узнать истину...

– Не истину узнать, - поправил его святой, - поэтичней: Осталось через пытку выйти к цели.

– Поэзия по твоей части, ты творец, а я политик.

– Вот и попробуем!
– Это черт.

– Спеть?

– Черта с два!

– А в каком смысле?

– Не догадываешься!
– сразу на ты. - Увы, - подлаживаясь под настроение черта, сказал Мустафа, - только времени в обрез.

– Разве мы куда-то спешим?
– спросил черт у святого, а тот и не расслышал будто. Черт его побаивается, решил Мустафа:

– Не знаю, как вы, но спешу я!
– Собака навострила уши, глухой рокот в горле, недовольна чем-то.

– Титан, ты невоспитан!
– упрекнул пса черт, и Мустафе: - Это он сердится, что спешите нас покинуть.

– Тан - тан...
– пропел башка, и бросил как бы невзначай, ни к кому не обращаясь: - Кто сюда попал - пропал.

– Ох, ох, - заохал святой, отгоняя дремоту.
– Ну и дела, кто мог знать?

– Вы прелесть!
– воскликнул башка.
– Даже не спросите, о чем толкуем, хотя могли бы догадаться, что выпало вам великое невезенье, особенно в свете того, что случилось.

– А что?

– Узнаешь, когда время подоспеет!
– грубо отрезал черт.

– А сейчас нельзя?

– Придется, голубчик, повременить, ничего не поделаешь, терпение, друг, терпенье: жертва, то бишь вы, должна созреть.

– Но я, - возразил Мустафа, начиная испытывать неудобство, - не знаю за собой вины, чтобы быть жертвой!

– Все так говорят, а еще хуже - поначалу думают, что недоразумение.

– Переворошить душу и матрацы!
– воскликнул черт.

– Ох, ох, копни любого!..
– вздохнул святой и сладко зевнул.

– Сам создал, сам и расхлебывай, - сказал ему башка.
– Тот будто очнулся: - С тобой вдвоем и создали!

– Нет уж: я тут не при чем, ты да он - вы оба славно потрудились, а я на готовенькое пришел!

– И с дерзкой мыслью, - черт ему, - возомнив себя богом!

– Каюсь, и чертом тоже!

– Кому бог, а кому - черт!

Странная цепочка пререканий обрастала непонятными Мустафе упреками и, чтобы вернуть тройку к реальности, он напомнил о себе:

– Я, честно говоря, проголодался. Когда провожали, было сказано, что у вас мальчишник.