Дитя короля
Шрифт:
Без магии, без силы воли, я стала просто мешком с костями.
Тимеран возился около меня уже несколько дней, проверял ребенка и убеждал, что с ним все в порядке, а вот со мной… Да плевать, что со мной. Главное, что Марьян мертв. Я сама себя спасла, а всплеск магии был такой силы, что червоточина в Мэмфрисе закрылась. Осталось только выгнать нечисть, что пробралась в мир живых. Города все еще страдали от нападений, и границы трещали. Беженцы подступали сотнями-тысячами душ под стены Тисс-мена.
— Дара! — врывается в комнату Айвер. Встревоженный, распатланный и красный, как рак. — Он уезжает. Останови его. Скажи, что любишь!
И у меня ничего не екает. Встаю и подхожу к окну, вижу, как Эмилиан садится на вороного коня и проговариваю холодно:
— Пусть едет, мне все равно.
— Да нет же! — ярится Айвер и машет руками. — Ты не понимаешь. Он ведь на смерть идет, чтобы тебя освободить. Дара, останови его! Признай, что любишь.
— Не люблю, — и это правда. Если бы что-то поменялось, я бы почувствовала, метка бы сказала нам обоим об этом, но… Она молчала, а видеть предателя и обманщика я до сих пор не хотела.
— Твою ж мать! Что за тупость, сестра? — злится Айвер. — Я тебе тоже, значит, не нужен? Если хранить нечего, брака больше нет, я могу удалиться?
— Да, — отвечаю все так же холодно. Смотрю куда-то на горизонт, а потом перевожу взгляд на короля, что развернув коня, поднял голову и смотрит в мое окно. На его оголенной груди алым пышным цветком горит стигма истинной пары. Он прикладывает ладонь к груди и шевелит губами. Три слова разобрать не сложно, но я отворачиваюсь и ухожу в глубь комнаты и впервые за столько времени что-то внутри начинает колоть. Так сильно, так ярко, что я бросаюсь снова к окну, но Эмилиан уже затерялся в многотысячном войске.
Грохот копыт, рев воинов, и яркая боль у меня в груди.
— Признай, что любишь, — говорит Айвер, застывая рядом.
— Уходи. Мне никто не нужен.
Мужчина прищуривается, склоняет голову, проводит растопыренной ладонью от виска до виска и быстрым шагом идет к выходу. Поворачивается у двери:
— Как прикажете, моя королева, — и тихо исчезает.
Закат утаскивает хвост огромного войска, а я гляжу куда-то в небо и понимаю, что моя жизнь потеряла смысл. Но это временно, ведь через несколько месяцев я стану мамой и смогу идти дальше.
Эпилог
— Я знаю, что ты меня никогда не сможешь полюбить. Я знаю, что не способен подарить тебе счастье. Прости, что не стал единственным, прости, что не смог выжечь из твоего сердца боль и ненависть. Прости, что ошибся. И за то, что люблю тебя больше жизни — тоже прости, — Эмилиан целует меня в лоб и уходит в густой черный туман, а после я каждый раз просыпаюсь.
Вскакиваю в холодном поту и бегу к окну.
Жду его. Надеюсь.
Но признать, что люблю, не получается. Предательство, будто заноза, сидит очень глубоко под сердцем и гноится. Только стигма застыла, словно внутри меня рубин затвердел.
Война идет два месяца. В Мэмфрисе сильно похолодало, деревья позолотили листья, над лесами и полями, будто пролетел волшебный дракон с красками и разлил теплую палитру.
Вести с окраин неутешительные: прорывов Черты оказалось ужасающе много, нечисти прорвалось в страну столько, что войско Мэмфриса не справлялось. Освобождение земель переросло в спасение выживших.
В прошлом месяце на помощь нашему войску пришли эльфы во главе с Эргулом. Я верила, что после этого кровопролитие закончится, но…
Эмилиан тоже верил, что полюблю, а я не смогла. Столько счастливых моментов с ним пережила, а сломалась на такой мелочи. Нет, не мелочи, но сломалась.
Я не отрицаю, что сама виновата во всем, что происходило со мной эти два месяца, не собираюсь перекладывать ответственность на других. Я просто хочу, чтобы черная дыра в груди перестала болеть, и чтобы Эмилиан вернулся домой.
Длинный призывный сигнал, что оповещает о возвращении королевских отрядов, заставляет меня припасть к окну, чтобы найти вороного коня и его темноволосого всадника.
День-два-три воины прибывают: многие раненые остаются в лекарском блоке, где Тимеран поднимает их на ноги вместе со студентами и выпускниками Тисс-менской Академии и знахарями Тесс-менской Лечебницы. Многие мужчины, что сражались за наши земли, подписывают у нового советника увольнительную и отправляются домой, не дожидаясь помощи, потому что спешат домой, к своим родным и любимым.
Все усложняется тем, что темную магию стихии не побеждают, а некромантов на Ялмезе нет. Одна только Риммерия могла такое лечить, а Тимеран так и не придумал, как ее спасти. Оттого стал неразговорчивым, закрытым. Очень похудел, отпустил волосы, перестал бриться. О метке девушке я его нарочно не спрашивала, чтобы болезненное не теребить, и благодарна была, что и он меня не спрашивает ни о чем.
Паника накрывает меня, когда последние отряды подтягиваются к замку со знаменем, оповещая всех жителей Мэмфриса, что война закончилась, а Эмилиан так и не возвращается.
Тяжело переступая с ноги на ногу, придерживая спину, что последние два дня ломит, будто меня палками ночью бьют, я спускаюсь на первый этаж и прошу Тимерана вызвать Айвера.
— Боюсь, это невозможно, — сухо проговаривает Тим. — Ваш брат просил его не беспокоить, он занят делами государственной важности.
— Я королева! И хочу, чтобы он прибыл в замок, — чтобы не рухнуть, приходится встать у стены и медленно выдохнуть. — Пожалуйста, Тимеран, узнай, что с Эмилианом. Умоляю.
— Так, — с кушетки приподнимается мужичок: седой, заросший, с перемотанным глазом и зашитой щекой. Осматривает нас сочувствующе и говорит: — Погиб король. Нет его больше. Около Черты был такой замес, что выжгли все до тла. Никто не уцелел.
Он еще что-то говорит, не разбираю что, кричу и сползаю на пол. Ноги утопают в околоплодных водах, и я понимаю, что сейчас должна сделать все, чтобы дитя короля родился живым и невредимым. Погоревать я смогу позже.
Снова кричу, теперь от резко накативших схваток.