Дитя огня
Шрифт:
Арвид пытался подобрать слова. Когда на него напали люди короля Людовика, он в спешке сбежал из Жюмьежского монастыря, не поговорив ни с аббатом, ни с братьями.
– Это долгая история, – быстро ответил юноша. – Мне грозила большая опасность. И сейчас грозит… Я должен немедленно поговорить с аббатом. Я…
Арвид думал о том, что еще может сообщить брату Дадону, но тот не задавал вопросов. Он пользовался славой нелюдимого человека и не раз открыто заявлял, что не желает знать никаких тайн, тем более страшных. Монах остановил Арвида слабым жестом:
– Я хотел бы
Арвид догадывался, зачем брат Дадон сюда приходил. Жюмьежский монастырь, некогда бывший одним из самых больших и величественных во всем королевстве, теперь почти полностью лежал в руинах, а монахов, в первую очередь молодых, сильных и способных его восстановить, там было слишком мало. Братья из Фекана иногда присылали в Жюмьежский монастырь послушников или выделяли ему деньги.
– Мы можем отправиться прямо сейчас, – добавил брат Дадон.
На мгновение Арвид почувствовал такое облегчение, что готов был в тот же миг пойти с ним, ни разу не оглянувшись: он надеялся, что в присутствии брата сможет забыть события последних дней, как страшный сон. Потом он краем глаза заметил какое-то движение: Матильда хоть и не подходила ближе, но с любопытством на них смотрела. Это не ускользнуло от брата Дадона, и он недоверчиво смерил ее взглядом.
– Это Матильда, послушница из монастыря Святого Амвросия, – прошептал Арвид. – На ее обитель напали, она разрушена, сестры убиты. Я спас эту девушку и заботился о ней.
Арвид надеялся, что брат Дадон не заметил, как его щеки залились краской – доказательством того, что он не только заботился о Матильде, но и обнимал, целовал, желал ее.
– На монастырь Святого Амвросия напали? Кто?
Послушник пожал плечами.
– Отряд норманнов, – ответил он, надеясь, что эта ложь не такой уж большой грех. В конце концов, он и сам не знал, кто напал на монастырь. И независимо от того, пришли эти язычники из Бретани или с севера и послал их Людовик за ним или кто-то другой за Матильдой, это не умаляло их жестокости.
– Ты говоришь, она послушница?
– Да. Выжить удалось только ей. Мы сбежали в лес, и я просто не мог оставить ее одну.
Голос Арвида предательски дрожал, как голос грешника, который пытается скрыть прелюбодеяние. Недоверчивый взгляд брата Дадона смущал и беспокоил юношу, и, чтобы не разжигать подозрение монаха, он горячо прошептал:
– Я достаточно долго заботился о ней, теперь нам нужно как-нибудь от нее… избавиться, прежде чем мы отправимся в Жюмьеж. Жаль, что здесь нет женского монастыря, где мы могли бы ее оставить.
– Так пускай возвращается к своей семье! – отрезал брат Дадон.
– Она не знает, кто ее родные, в монастыре она живет с самого детства. Не могу сказать, какое приданое было у нее тогда, но сейчас у нее нет средств к существованию.
– И больше тебе о ней ничего не известно?
– Аббатиса монастыря Святого Амвросия, очевидно, была о ней высокого мнения.
– Но аббатиса мертва… – задумчиво произнес брат Дадон.
От мысли о Гизеле, его родной матери, у Арвида сжалось сердце, но он заглушил свою боль. Это ничего не значит, это не должно ничего значить. В лесу, истощенный голодом, холодом и страхом смерти, он не мог отделаться от мрачных мыслей, однако рядом с Дадоном он был уже не беглецом, вынужденным бороться за существование. Он снова стал братом Арвидом, который не цеплялся за свою земную жизнь, а дарил ее Богу.
– Возможно, ее родители – бретонцы, – выпалил он.
Утверждая то, о чем Матильда сама только смутно подозревала, Арвид казался себе предателем, и это его удивило. Но, похоже, он правильно сделал, что произнес эти слова.
– Тогда я знаю, как ты сможешь от нее избавиться. – Брат Дадон наклонился и непривычно доверительным тоном добавил: – И я обещаю тебе, что не расскажу о ней аббату.
Арвид нахмурился и хотел было заявить, что безгрешные поступки не нуждаются в сокрытии, но побоялся, что в его голосе снова появится предательская дрожь.
– Куда мы ее отведем? – поинтересовался он.
– Ты знаешь, кто такая Спрота? – ответил Дадон вопросом на вопрос.
То, что он не постеснялся произнести это имя, поразило Арвида. Спрота была не той женщиной, о которой подобало говорить монахам.
– Спрота – это мать Ричарда, внебрачного сына графа Вильгельма, которого он тем не менее признал, – сказал Арвид. – Она вместе с ребенком живет в Фекане. Воины здесь всегда были преданы Вильгельму, и если внезапное восстание поставит под угрозу ее жизнь, она сможет сбежать на корабле в Англию.
– Спрота не только конкубина Вильгельма. – Брат Дадон легко произнес слово, которое, вероятно, нечасто употреблял в своей жизни. – Прежде всего она бретонка.
Он многозначительно посмотрел на молодого послушника, и тот догадался, на что намекает монах. Арвид сомневался в успехе этого замысла. И еще больше он сомневался в том, что стоит оставлять Матильду у женщины, пользующейся дурной славой.
Однако брат Дадон уверенно кивнул, и, что бы ни было тому причиной – усталость, легкое опьянение, глубокий стыд или же просто лень, – Арвид обрадовался, что больше не должен принимать решения и может возложить эту обязанность на монаха, который был намного старше его.
Матильда понятия не имела, куда они идут, но не задавала вопросов. Арвид пообещал ей, что теперь все будет хорошо, и после встречи с братом он казался таким спокойным, что она ему поверила. Незнакомый монах не проявлял доброжелательности и лишь угрюмо смотрел на Матильду, однако несмотря ни на что он был монахом, человеком Божьим, и рядом с ним она чувствовала себя в безопасности.
Вскоре перед ними вырос каменный дом с большими воротами, из которых вышло несколько мужчин – все как один высокие и широкоплечие, большинство – светловолосые, что свидетельствовало об их норманнском происхождении, и к тому же вооруженные мечами, щитами и ножами. У одного воина были даже лук и стрелы. Совсем недавно Матильда видела, как такое оружие лишало жизни ни в чем не повинных женщин.