Дивертисмент братьев Лунио

Ряжский Григорий Викторович

Именно тогда, в тот самый день, в нашу жизнь вошёл новый неожиданный персонаж. И это была Юлия Григорьевна Маркелова, наша родная кровная бабушка.

Ей было под шестьдесят, наверное. Сама аккуратная, в очках, с немного заострённым лицом, но миловидная по внешности. Она подошла и присела на скамейку, на которой Иван ждал любого поручения, и вежливо спросила:

– Простите, вы местный?

– Я не местный, но вообще я отсюда, если чего, – как-то так непрямо ответил Иван. – А вы чего хотели, женщина?

–

Я просто знаю, что здесь живут Лунио, но только номер квартиры мне неизвестен. Вы случайно не в курсе? – уточнила она вопрос.

– А вы с профкома, что ли, сами? – встречно поинтересовался Иван. – По оказанию?

– Нет, я не из профкома, простите, я из другого места, – ответила женщина и, помявшись, добавила: – Я родственница. Дальняя.

– А я подумал, с наших кто-то, с упаковочных. Мне вроде личность ваша знакомой показалась, я людей разных запоминаю, у меня с малых лет недостаток такой в организме, – сообщил ей Иван. Затем он снова подозрительно осмотрел её и с сомнением в голосе выговорил: – А у них никого нет родни, я про это знаю.

– А вы сами-то кто им будете, если не секрет? – так же вежливо спросила женщина.

– Я отец буду, – пояснил Иван, – батя ихний, Петькин и Нямкин. Обоев. Вот жду, чего делать скажут. Вы в курсе, что несчастье у них? – но тут же сам поправился. – У нас, в смысле.

– Простите, я не поняла, – искренне удивилась женщина, – вы хотите сказать, что вы родной отец близнецов Лунио?

– Так и есть, – пожал плечами Иван, – родной батя им обоим. Так вы в курсе, говорю, что Григорий Наумыч-то того... помер позавчера?

– Я в курсе... – она явно была растеряна и подавлена этим случайным разговором и, вероятно, не вполне понимала, что ей следует делать дальше. – Я узнала об этом сегодня. Упаковочная фабрика некролог опубликовала. Я и прочитала.

– Так вы им какая родня-то будете? – он вдруг вспомнил начало их разговора. – По линии кого?

– Я мать покойной Марии Лунио, – спокойным голосом пояснила она. – А мальчики – мои внуки. Такая у нас с ними линия получилась.

Иван встал и сел снова. И помотал головой, стряхивая оцепенение.

– Стоп! – произнёс он. – Стоп, женщина, стоп! Вы чего, Дюкина мать, что ли? Дюки моей? – он снова запнулся и вновь поправился: – Нашей, в смысле, Дюки, мёртвой?

– Какой Дюки? – не поняла женщина. – Вы о чём, простите?

– Так я про Дюку. – Иван не унимался и не собирался отступать в такой горестный день. – Дюка она и была Машей, если её по паспорту брать.

– Ну, значит, я мать Дюки, – подтвердила женщина. – А вас как зовут?

– Иван я, – отрекомендовался он, – Гандрабура. А вас?

– Меня зовут Юлия Григорьевна, – представилась женщина. – А фамилия Маркелова. – И тут же без перехода добавила: – Скажите, Иван, так я бы могла поговорить с моими внуками, как вы полагаете?

Вы не смогли бы меня проводить к ним, допустим, или ещё лучше попросить их спуститься вниз? Вас бы это не затруднило?

Иван недоумённо пожал плечами и поднялся. Неясным грузом над головой всё ещё висело только что услышанное от этой странной женщины. И он понял, что не откажет, тем более что вежливая и давно не виделись. К тому же появлялся оправданный шанс прорваться в свой прошлый дом впервые за все годы. Уже не опасаясь теперь гневного вида безропотной Франьки.

Он поднялся на этаж и вжал кнопку. Няма открыл и вопросительно посмотрел на нашего отца. И сказал ему:

– Нужна будет помощь, скажем. – И добавил: – А она, скорей всего, будет нужна. Так что жди, Иван.

И уже собрался было прихлопнуть дверь обратно, но Иван успел-таки вставить в щель тридцать восьмую ногу.

– Погоди, Наум, – сказал он, – там внизу женщина вас спрашивает, говорит, Дюкина мать, Юлия, говорит, Григорьевна. А по фамилии Маркелова. Чего с ней делать-то?

Услышав такое, Няма собрался крикнуть меня, но я уже подходил к двери сам.

– Слышал? – спросил он чужим голосом.

– Слышал, – ответил я ему тоже не нашим.

И мы, не сговариваясь, ринулись вниз, не дожидаясь лифта. Нам это просто было не нужно – сговариваться. Мы и так всегда знали всё наперёд.

Юлия Григорьевна сидела там же, на скамейке, но только теперь она плакала. Тихие слёзы выкатывались из её глаз и, минуя короткий путь по щекам под очками и ниже, проваливались на скромное платье.

Она подняла голову, посмотрела на нас и сказала:

– Я знала, что когда-нибудь сюда ещё приду. Вы уж извините меня, пожалуйста.

– Мы тоже знали, – ответил за двоих Няма.

– Только не знали когда, – добавил я, солидаризуясь с братом.

– А я думал, вас в живых нету, – вставил слово подоспевший Иван, – Григорий Наумыч никогда мне про вас не говорил, как про живую.

– Наверное, он был прав, – проговорила Юлия Григорьевна и утёрла слёзы кончиком платка. – Всю свою жизнь мёртвой прожила. И сейчас, наверное, мёртвая. Но только всё равно не прийти не смогла. – И посмотрела на нас: – Вы меня не прогоните, мальчики? Вы разрешите мне с ним проститься?

– Знаете что, – вдруг сказал я. – Давайте к нам поднимемся, там и поговорим обо всём.

– А ты тут сиди, можешь понадобиться ещё, – кивнул Няма в сторону Ивана.

Иван послушно сел и замер. Юлия Григорьевна поднялась, и мы двинулись в сторону нашего подъезда. Не дойдя до двери, остановилась и спросила:

– А женщина эта милая, та, что с вами живёт, дома сейчас?

– Франя? – уточняя её вопрос, переспросил Няма. – Она в Жижино сейчас, мы с Петькой отправили её на время. Плохо ей, надо бы пока побыть одной.