Длиннее века, короче дня

Михайлова Евгения

– Ну, что вы. Я именно на такое меню и рассчитывал.

– Почему? – заинтересовалась Маша.

– Интуиция, – загадочно ответил Сергей и улыбнулся. – Ничего, все наладится, вы успокоитесь, будете печь пироги.

– Это вряд ли. Но вообще-то я умею готовить. Просто для себя одной это как-то глупо, по-моему.

– Муж не подал на развод?

– Пока нет.

– Полагаете – он созревает?

– Надеюсь.

– В этом вопросе главное – не допустить, чтобы перезрел. Я не слишком образно выражаюсь?

– Мне

понятно. Но что я могу… Меня только такой вариант устраивает: чтобы все было по его инициативе и без претензий. Судиться с ним я не буду.

– Ясно. Время есть. В принципе существуют методики ускорения всех процессов.

– Например?

– Да отворот же, – азартно сказал Сергей. – Берем вот этот пузырь для мытья посуды, клей «Момент», добавляем снотворное и слабительное, приходим к нему в черных масках и просто даем понюхать… Вопрос будет решен, я вас уверяю.

– Смешно, – грустно сказала Маша. – Я даже не рассчитывала, что удастся вас развеселить.

– Извините, это у меня от переутомления. Не обращайте внимания. Я готов доложить вам о положении дел на сегодня. Сразу скажу: результаты минимальные. Вернее, их пока нет вообще.

– Я слушаю.

– Осмотр квартиры Семиной практически ничего не дал. Компьютера у нее на съемной квартире нет, телефонные книги принадлежат хозяйке, которая живет круглый год на даче, записных книжек у Екатерины не нашли. Соседи показали, что к ней иногда приходили молодые люди, пару раз она устраивала коллективные вечеринки. Когда удастся найти каких-нибудь знакомых, проверим, они ли приходили к ней домой. Алексей Колесников мог у нее бывать?

– Нет. Они встречались один раз, как Катя нам рассказала. Он пригласил ее на свою дачу. Точнее, это дача Ирины Ивановны, мамы Людмилы.

– Так. Теперь о Людмиле. Я с ней пообщался. Ее алиби могут подтвердить мать и дочь, что не очень серьезно.

– Какое еще алиби?

– Ну, формально следствие должно убедиться в том, что в вечер убийства она не выходила из дома.

– Она не выходила. Это и я вам могу сказать. А вот я наверняка куда-то или откуда-то ехала. Или даже была дома, но об этом никто не знает. У меня алиби нет.

– Вами пока вообще никто не интересуется. Почти не интересуются.

– Что значит: почти?

– Кто такой Виктор Гордин? – вопросом на вопрос ответил Сергей. – То есть я знаю, что он шеф покойной Семиной, друг Алексея Колесникова, но вам он кто?

– Он мне… – Маша пожала плечами. – Мы познакомились в день похорон Алексея. Людмила попросила его привезти мне записку Леши, адресованную ей… Но там он писал обо мне.

– Если она у вас, я хотел бы посмотреть. Так, Виктор привез записку. Дальше.

– А что дальше? Пару раз позвонил, два раза мы встретились. Второй раз вчера вечером. Он заехал просто так. В чем все-таки дело?

– Гордин

в разговоре со следователем слишком пристрастно пытался разрушить версию ревности и мести. Это во-первых. Во-вторых, из-за того, что он попер, как бык на красную тряпку, следователь узнал о вашем существовании.

– Почему он не должен знать о моем существовании?

– На этом этапе расследования вы вообще ни при чем. Гордин сообщил следователю, о чем писала Катя в Инете. А писала она о вашей встрече.

– Но мы действительно встречались. Я и сама бы об этом рассказала. Витя поступил правильно.

– Так. Значит, мы уже имеем Витю. Понимаете, следователь Слава Земцов – мой приятель. Он крайне подозрительный человек. И ваши сложные отношения с Колесниковым, его вдовой, Катей, Гординым, возможно, и с другими фигурантами этого дела не покажутся ему простыми.

– Мне все равно. Для меня главное, чтобы был найден убийца.

– Да, я знаю. Просто, если случайно окажется, что будущий подозреваемый знаком с кем-то из вас, – случайно, повторяю, – это может несколько усложнить ситуацию. Случайности иногда играют в расследованиях роковую роль.

– Сергей, вы меня хотите к чему-то подготовить?

– Да. Цену накручиваю. А кроме шуток – ничего не стоит исключать и ничего не нужно опасаться. Вы очень правильно держитесь. Искренность – это наша позиция. Или вы на самом деле искренний человек, или я попал. Как Гордин, – Сергей подмигнул Маше и встал. – Так я взгляну на записку Колесникова?

– Да, – не сразу ответила Маша. Ей страшно не хотелось доставать письмо, прочитанное уже тысячу раз, показывать его человеку, для которого оно всего лишь один из документов дела.

Когда Сергей ушел, она схватила со стола записку, прижала к губам. «Прости, милый, ты видишь, что творится… Иначе я бы никогда…» Звонок телефона вырвал ее из такой дали, что она долго даже голос не узнавала.

– Ой, Вера, это ты? Я задремала, понять ничего не могу.

– Да я вижу. Слушай, к тебе сейчас можно? Мне деть себя некуда. Свободный день, а родственники все дома. Понимаешь, для меня не осталось сантиметра без их дурдома.

– Заходи, конечно, – вяло сказала Маша. Ей это точно было не нужно.

Вера явилась через пятнадцать минут. В одной руке она держала бутылку коньяка, в другой – красного вина.

– Ты чего? – изумилась Маша. – Мне кажется, ты уже выпила, нет?

– Пива бутылку, – небрежно сказала Вера. – Мне необходим кусочек незагаженного пространства, чтобы на нем нажраться, как свинья. Ты не против? Я тебе как даме красное вино принесла.

– Проходи, – вздохнула Маша. – У меня сыр есть.

Вера пила быстро, говорила много. Когда закончился коньяк, перешла на вино. Маша придвинула к ней тарелку с сыром.