Для тебя
Шрифт:
— Я не знаю. Я всю жизнь работаю в барах, так было всегда.
— Не всегда.
Я отпрянула, как будто он ударил меня в живот.
Он знает, как я спала раньше. Он часто оставался у нас ночевать, когда мы были детьми. Когда мы были подростками, мы все слишком долго спали по утрам. Это выводило маму из себя, но таковы подростки. Когда Алек учился в Пердью и Морри возил меня туда, чтобы я могла провести с ним выходные, мы вместе спали на узкой кровати в общежитии, прячась от дежурных по этажу. Мы спали долго, и сосед Алека по комнате приходил из ванной, сообщал ему, что путь свободен, и Алек потихоньку провожал меня вниз. Или потом, когда он переехал в ту квартиру,
Раньше я спала крепко, Алек это знал.
Раньше я спала, как человек, который знает, что любим.
Теперь это не так.
— Ответь мне, Феб.
— Я не знаю, ясно? — Я начала терять терпение. — Разве это важно?
— Давно это продолжается?
Определённо, для Алека это важно.
— Достаточно давно, чтобы я привыкла.
— Это нехорошо.
— Сейчас нехорошо. Сейчас мне нужно перестать думать, ненадолго, хотя бы ненадолго.
Он внимательно смотрел на меня, словно изучая. Что бы он ни увидел, это обеспокоило и одновременно разозлило его.
Потом он сунул руку в куртку, достал мой телефон и вручил его мне. Я взяла телефон, а Алек сунул руку в задний карман джинсов и достал свой телефон. Он открыл его, и его взгляд посуровел, когда он увидел что-то на экране. Потом он нажал несколько кнопок и приложил телефон к уху.
Я смотрела на него, но он не отрывал глаз от пола.
Наконец он сказал:
— Лесли? Это Колт. Мне нужна услуга от Дока. Нужно назначить время для Фебрари Оуэнс. У неё проблемы со сном. — Он посмотрел на меня. — Да? В четыре? Хорошо. Феб придёт. Спасибо. — Он захлопнул телефон. — У тебя встреча с Доком в четыре часа.
— Спасибо.
— Не благодари. Я ещё не закончил с тобой.
Мой рот наполнился слюной, и я сглотнула. Лицо Алека снова посуровело, как в тех случаях, когда я называла его Алеком, и я поняла, что он недоволен.
Он не заставил меня гадать о причинах.
— Ты не подпустишь меня к себе, ты предельно ясно дала это понять, но ты должна кому-нибудь довериться. Так не может продолжаться, это сожрёт тебя заживо. Ты заставляешь свою семью, своих друзей смотреть, и это неправильно. Это не ты.
— Алек...
— Заткнись.
Я заткнулась, главным образом потому, что его тон был грубым и пугал меня, страх электрическим разрядом пробежался от головы до кончиков пальцев. Я никогда не видела его таким по отношению ко мне.
Он только однажды был зол на меня, очень зол, когда я рассталась с ним. Но даже тогда он не был таким, как сейчас.
— Боже, Феб, поговори с Доком, обратись, блядь, за помощью. Ты не справишься со всем этим дерьмом, с Энджи, с...
Он замолчал, прежде чем произнес имя Пита, возможно потому, что я машинально сделала шаг назад. Он посмотрел на мои ноги, и я увидела, как он заиграл желваками, стиснув зубы.
Потом он снова заговорил.
— Ты не справишься, если тебе придётся иметь дело с тем, что стало беспокоить тебя задолго до того, как началось это дерьмо. — Я открыла было рот, чтобы ответить, но он подался вперёд и закончил: — И нет, не пытайся обмануть меня и, ради Бога, не обманывай себя. Дело не в том уроде, за которого ты вышла замуж, и не в том, что он сделал с тобой. Что бы тебя ни мучило, это началось задолго до того, и мы
Я задохнулась от этих слов, он был честен, но при этом всё равно цеплялся за свою ложь. Он никогда не признавал, что тоже виноват, и всегда делал вид, что во всем виновата только я, как будто он не сделал ничего плохого, он предоставил мне играть роль плохого парня. Я никогда не обвиняла его в этом, но он знал, что сделал, и никогда не выказывал ни малейшего признака вины или раскаяния. Сейчас, даже после всех этих лет, когда мне следовало забыть, давно забыть всё случившееся, его слова сходу ударили меня и выбили из меня воздух.
И всё же я сумела прошептать:
— Алек...
Но больше я не успела ничего добавить, не потому, что мне нечего было сказать, а потому, что он перебил меня.
— И в последний, блядь, раз — прекрати называть меня Алеком. — Он подался ближе, слишком близко, и наклонил голову, чтобы смотреть прямо на меня. — Ты говорила, что называла меня так, потому что для тебя я был Алеком. Кем бы он ни был, я больше не такой, и уже давно, так что прекрати называть меня Алеком.
Не дав мне возможности ответить, он развернулся и вышел прочь. Я стояла в туалете, в майке и джинсах, держала в руке телефон и пялилась на дверь. Неожиданно мне стало очень холодно, и я подумала, что, возможно, он прав.
Пришло время поговорить с Доком о том, что меня беспокоит.
И пришло время перестать звать его Алеком, потому что в этот миг всё, что осталось от моего Алека, было потеряно для меня.
Я слишком долго цеплялась за это, кивая ему и называя его Алеком.
Но в эту минуту я поняла, что больше не могу за это цепляться.
Он давно перестал быть Алеком, и я должна его отпустить.
Колт зашёл в «Джек и Джеки» поздно вечером и увидел сидевшего на стуле Джо-Боба, а также пару байкеров в задней части бара. Колт не видел их раньше, наверное, они здесь проездом. Байкеры потягивали пиво и играли в бильярд. Столик Энджи пустовал, как бывало обычно в такой час ночи, если ей удавалось кого-нибудь подцепить. Теперь же эта пустота заставила Колта сжать кулаки.
За стойкой стояли Джек и Морри. Они оба смотрели на него, пока он оглядывал помещение. И оба направились к тому месту у барной стойки, где всегда сидел Колт. С торца, спиной к двери в кабинет, чтобы видеть бар целиком.
Колт уселся на стул, и Морри спросил:
— Освободился?
— Да.
Морри обернулся, нагнулся и вытащил из холодильника со стеклянной дверцей три бутылки пива. Джек подошёл к полкам и достал бурбон и три стакана. Колт обнаружил, что его мысли крутятся вокруг малозначительного, но неизвестного ему факта, который он узнал вчера: Феб занимается йогой. За последние два дня эта информация вспоминалась ему с десяток раз, что его бесило. Потому что он не знал этого о ней, и его беспокоило, что он не знал, но больше всего его беспокоил тот факт, что это вообще его беспокоило.
Морри открыл бутылки и поставил их на стойку с глухим стуком. Джек положил в стаканы лёд, потом налил бурбон, добавив в стакан Колта колы, прежде чем раздать стаканы. Разбавленный бурбон отправился к Колту, один чистый бурбон — к Морри. Джек поднял последний стакан и выпил его одним глотком.
Это было необычно. Джек любил свой бурбон и был достаточно умён, чтобы потягивать его. Он также был достаточно умным, чтобы не раскрывать свои карты, и почти никогда этого не делал. Такое поведение выдавало его настроение любому, кто его знал, и это заставило тяжесть в животе у Колта подозрительно шевельнуться.