Для убийства нужны двое
Шрифт:
— Садитесь, герр Манхардт!
— Премного благодарен, герр доктор!
Манхардт понемногу опомнился, и в нем все нарастала досада.
Ему всего нехватало — силы духа, денег, знаний. Как же он хотел сидеть дома на террасе, с «Любимыми, сужеными» Фонтане в руке.
«На перекрестке Курфюрстендамм и Курфюрстштрассе еще в середине семидесятых был большой сад, тянувшийся до самых полей…»
Да-а, память была одним из немногих его достоинств. Он, мелкий криминальный чиновник Ханс Юрген Манхардт, опоздал с появлением на свет на сто лет и еще выбрал не того отца. Читать и мечтать — вот это жизнь. Собственное существование ему казалось столь жалким, что, чтобы его вынести, приходилось перевоплощаться в других людей — неважно, выдумал их он или какой-нибудь писатель. Боже, с какими идеями он начинал, а теперь стал до мозга костей приспособленцем, обывателем с домом и машиной, служащим тем, кто время от времени подбрасывает ему несколько крошек с барского стола. И даже не смеет сказать то, что думает. Непрерывно приспосабливаться, делать вид, что уважаешь свободную и демократическую систему, власть и собственность. Граждане, берегите своих миллионеров! Надеюсь, ему удастся держать язык за зубами хотя бы до пенсии. Но до нее еще больше двадцати пяти лет. Как бы он был счастлив, не забей ему дед-левак голову революционной мутью! Это отметило его несмываемым клеймом. Ну и если быть честным, буржуазное общество ненавидит он прежде всего потому, что смог выбиться только в крохотные винтики, в мелкие чиновники, ненавидит его и притом выбрал профессию, которая заставляет рисковать всеми силами, а при надобности и жизнью, для ее укрепления. Теперь могущественный аппарат раскрутился, чтобы схватить человека, который украл девяносто тысяч марок — но тех, кто зарабатывает на обмане других десятки миллионов, никто никогда не поймает за руку, наоборот, они получают поздравления и награды. Да, парень ранил человека. Но многие из тех, на чьей совести сотни людей, сегодня уважаемые граждане и высокооплачиваемые руководители. И чему могут помочь эти глупые мысли мелкого чиновника Ханса Юргена Манхардта? Ничего на свете не изменится. Людей его уровня можно просто сменить, как сгоревшую лампочку.
— Женщина работает секретаршей в сенате, ей около шестидесяти. Сына зовут Гюнтер, Гюнтер Фойерхан. Она только что вернулась от сестры из Гамбурга. Сын не ночевал дома.
— Загулял где-то? Что говорит его подружка?
— Подружка? У него их полно. Но фрау Фойерхан утверждает, что обзвонила всех — и нигде ничего. Прочитав все газеты, она уверена, что похитили именно ее сына. Она так рыдает, что невозможно вынести.
— А есть у ее сына приятель по имени Томас?
— В том-то и дело! Зовут его Томас Шварц.
— Числится в картотеке?
— Нет.
— Если она говорит правду, парня срочно взять под наблюдение!
— Разумеется! — Манхардт горел рвением. — Посмотрите, она принесла три фотографии.
Оба склонились над письменным столом. На двух черно-белых Гюнтер Фойерхан был с матерью, судя по всему, на пляже в Ванзее, на третьей, цветной — с длинноногой блондинкой из недешевых. «Тип плейбоя, — подумал Манхардт. — Такие рекламируют лосьон после бритья, белье, сигарет и спортивных автомобилей. Романский тип. Брюнет, длинные баки, ямочка на подбородке. Ужасно несимпатичный. И теперь такого дурака я должен выручать за казенный счет. Не стань его, мир совсем не рухнет. Если женщина права, похищенный выглядит именно так».
— Вполне возможно, — заметил доктор Вебер.
— Ее сын часто бывал в Гермсдорфе. Он коммивояжер, много ездит по Берлину. Говорит, собирался заплатить за ее квартиру в Бранденбургском земельном банке. У нее только сын, муж погиб в сорок пятом. Не может им нахвалиться, сын даже оплатил ей поездку в Балтрум, где они с мужем когда-то провели медовый месяц.
— Интересно!
— Похоже, парень из летунов. Выучился на продавца промышленных товаров, потом продавал телевизоры, открыл закусочную, торговал подержанными автомобилями, потом электроодеялами и книгами, и так далее, и так далее. Теперь работает страховым агентом. Она хотела, чтобы он изучал химию, но, к сожалению, его выгнали из школы.
— За что? Соблазнил молоденькую учительницу?
— Нет, украл несколько старых автомобилей и раскатывал в них с подружками по Берлину.
— Судя по его внешности, при бедной матери ничего другого ему не оставалось.
— Так говорит и фрау Фойерхан. Она его просто обожает.
— Ну да, конечно, излияния матерей, души не чающих в своих детях, ужасно действуют на нервы. Послушайте, не пора вашему банковскому клерку уже быть здесь?
Манхардт взглянул на часы.
— Еще минут десять. В центральной конторе нам сказали, что теперь он работает за городом, в Ванзее.
— Так… Есть еще что-нибудь новенькое?
— Абсолютно ничего.
Манхардт поднял газету, лежавшую на письменном столе доктора Вебера.
— Прекрасные заголовки, верно? НАЛЕТЧИК ПОХИЩАЕТ СВИДЕТЕЛЯ… ОГРАБЛЕНИЕ БАНКА В ГЕРМСДОРФЕ: МОЛОДОЙ СОТРУДНИК БАНКА РАНЕН — СВИДЕТЕЛЬ ПОХИЩЕН… МАСКА ИЗ ЧУЛКА НЕ ПОМОГЛА — ПРИЯТЕЛЬ ОПОЗНАЛ ГРАБИТЕЛЯ. И радио, и телевидение только об этом случае и говорят.
— Поймать его мы сможем лишь тогда, когда поднимем на ноги весь Западный Берлин.
Манхардт едва не проворчал «Желаю удачи», но, к счастью, сумел проглотить свои слова.
— Прежде всего мы сосредоточились на рецидивистах, которые специализировались на банках, и ищем редкое имя Томас…
— Томи — Томас… Гм… Не может он быть англичанином или американцем?
— Едва ли. Грабитель говорил без всякого акцента… — Манхардт потеребил галстук. — Во всяком случае, сегодня нам хлопот хватило. Две женщины сразу заявили, что у них пропали мужья. И оба имели нечто общее с похищенным. Но одного нашли в кабаке в Германнсдорфе, в стельку пьяного, а другой лежал с сотрясением мозга в больнице Урбана. Несчастный случай, документов при нем не было. Потом мы прочесали все притоны, где обитают итальянцы, греки, испанцы и тому подобные — похищенный выглядел как-то по-южному. Но и там ничего не добились, никто не пропадал.
— Не стоило и ожидать, что сразу все получится, — доктор Вебер ободряюще усмехнулся. — О сером «фольксвагене» ничего не выяснили?
— Ничего. Его украли в Райникендорфе, потом одна из патрульных машин обнаружила его в Тегеле. Но никаких отпечатков пальцев, никаких следов — совершенно ничего.
— Un desint vires, tamen est laudanda voluntas, — усмехнулся доктор Вебер. — Если недостает сил, положись на свою волю. Овидий. Пойдемте, возможно, клерк из банка уже пришел.
Они вошли в комнату для допросов, где Кох пытался успокоить и отвлечь фрау Фойерхан. Она так увлеклась рассказом о памятных эпизодах своей жизни, что даже появление начальства ее не отвлекло.
— Однажды, когда ему было всего одиннадцать — вскоре после войны, — он забрал у меня из ящика сбережения. Старые райхсмарки, совсем немного, но для одинокой женщины это была куча денег. До сих пор не знаю, как он про них разнюхал. И знаете, что он с деньгами сделал? Разделил между одноклассниками. И сразу стал королем. А самое смешное, что я-то их сразу не хватилась. Но в один прекрасный день меня остановил на улице его приятель и пожаловался, что не получил ни пфеннига. Я вам скажу, мой Гюнтер был тогда тот еще цветочек!
Но когда ей представили доктора Вебера, она снова расплакалась.
— Он наверняка уже мертв, его давно застрелили…
— Успокойтесь, пожалуйста, фрау Фойерхан! — Манхардта злила собственная беспомощность. Вечно он теряется, когда Лили плачет… Женщины! — Мы его спасем, обещаю!
— Да как вы можете обещать…
— Могу, если говорю.
— Теперь я совсем одна на целом свете. Вначале муж, теперь сын…
— Но он наверняка еще жив, фрау Фойерхан! — Манхардт проклинал себя за неспособность выразить сочувствие и утешить какими-нибудь ласковыми словами. Он ничего не стоит, просто глупец и тупица. Кудахчет, как курица, а сам не в состоянии успокоить рыдающую женщину. Редко случалось ему чувствовать себя таким беспомощным.