Дневник 1984-96 годов
Шрифт:
23 января, понедельник."…?и очутился я в Париже". Осуществилась давно проектируемая командировка в Париж. Это Париж (Сорбона-8), с которой у института давний и тщательно выполняемый обмен. Встретил Клода Фриу, который заезжал как-то ко мне в Москву. Я с Б.Н. Тарасовым, зав. кафедрой зарубежной литературы и писателем-литературоведом. Его книжки о Паскале и Чаадаеве имели в свое время успех. Нам дали каждому по… долларов. Гостиница стоит по 210 в сутки, поэтому, выбрали совместное горемычное житие. В таком же крошечном (гостиница две звезды) номере я в юности жил в Японии. Правда, там был телевизор. Две
Париж, в принципе, город скорее небольшой, во всяком случае с Москвой не сравнится. Рассмотрел памятник Карлу Великому у Нотр-Дам и Генриху IV на Новом мосту. Город, конечно, бесконечной эстетической неожиданности, как Ленинград, но на этот раз он меня не удивил. Очень хотелось бы увидеть улицу Старой Голубятни, на которой жил д'Артаньян. Но Лувр, подсвеченный снизу, Н.-Д., Сорбонна с ее поразительными амфитеатрами (например, амфитеатр Ришелье) и мраморными полами — все это волнует. В церкви Св.Устена видел могилу Кольбера, здесь даже стоял. Легенды, оказывается, имеют прототипы. Но, в конечном итоге, цивилизация стоит лишь столько, сколько напридумает и напишет литература.
Раздумываю, когда звонить сестре.
24 января, вторник. День, посвященный д'Артаньяну. В 11.45 подъехала на машине Ирэн Сокологорская. Поехали на обед в Сен-Дени. По дороге о студентах: шустры, активны, но устрашающе необразованны. Вспомнил своих, особенно 5-й и 4-й курсы, которые взращивались под клекот необязательных впечатлений. Ресторан специализируется на гасконской кухне. Знал, что будет болеть пузо, но взял салат по-гасконски: чуть зелени, копченое мясо и жареная гусиная печенка с грецкими орехами. Гуся этого бедного сажают в узкую клеточку и набивают кормом через воронку, отчего печень разрастается и разбухает. Вообще, в гасконской кухне: утка и гусь, нафаршифрованные особым образом, в жиру, отчего мясо как-то изменяется. Жареный гусь с овощами был необыкновенен и дивно хорош (похоже на "табака", видимо, и технология схожа). Но потом доля уважения к д'Артаньяну сказалась на болях в желудке,
После обеда пошел в базилику С.-Д.
– могилы королей. Именно здесь, у гроба Людовика ХIII, Атос принял клятву Бражелона. На меня все это произвело невероятное впечатление: Людовик ХV, ХIV, Мария Медичи, Капетинги и т.д. Все вылизано и расставлено в соответствии с экскурсионной логикой. Я представляю, какой хай производят все эти родственники, когда гаснет подсветка и уходят экскурсоводы. Выясняют — из-за него рухнуло королевство и прервалась династия. Как удивительно разнообразны надгробия: Филипп Красивый — совсем (по сегодняшним меркам) не красивый. Длинный оказывается коротким и т.д. И все это во время революции потрошилось, выбрасывалось. Все, как и у нас. Говорили об этом с Б.Н. вечером. Все то же неразумное, между богатством и бедностью, мещанское сословие.
На обеде выяснились некоторые подробности: М.О.Чудакова, остановившаяся в Париже у Фриу, далеко не афиширует своих взглядов. Все здесь воспринимается совсем не так, как есть на самом деле: демократия лишь как только демократия. Не она разваливала страну, и не демократическая интеллигенция давала разрешение Б.Н.Е. на штурм Белого дома и на ввод войск в Чечню. Письма подписывались не против инакомыслящих писателей, ученых, артистов, а против "фашистов", против антисемитов и т.д. Что и кто конкретно стоит за этими словами-фетишами, западная интеллигенция не знает.
В метро Тарасов перевел заголовок газеты, которую читал юноша: "Партизанская война в Чечне развертывается".
Вечером шел дождь. Сена уже затопила набережную, идущую вдоль правого берега, по которой еще вчера ездили машины.
Звонил Татьяне. Она очень обрадовалась. Поеду к ней в следующую среду.
25 января, среда. Жуткое наводнение на Сене. Вчера и сегодня временами шел дождь, коричневая вода в реке поднялась, закрыла шоссе вдоль набережной на нижнем уровне. Вода подошла и уже мочит осветительные приборы, которыми вечерами подсвечивается мост.
Все-таки это единственный город в мире, где русский человек, воспитанный на переводной французской литературе, чувствует себя так свободно. Огромное количество знакомых и памятных реалий, привычные названия улиц, имена, вошедшие в плоть нашей культуры. И, естественно, прущее через край, прыскающее в глаза самодовольное богатство внешней культуры. На чем все это держится? Откуда такое обилие праздных людей на улицах? Откуда такое пренебрежение — при безработице — физическими формами труда: негры и алжирцы асфальтируют дороги, подметают улицы и вывозят мусор.
Утром, доплетясь до Ситэ со своей пл.Республики с толстой, по моде начала века мясистой теткой из металла в центре, я решил войти во Дворец правосудия. И все-таки власти, видимо, откуда-то ждут удара. Возле каждого государственного здания, на больших перекрестках, стоит их величество полицейский, чистенький, доброжелательный в опрятной форме и почти обязательно привлекательно-молодой. Во дворце на входе "для посетителей", всех обстоятельно, как в Кремле на прием, обыскивают, не чурались магнитными воротцами и осмотром сумочек, но потом можно почти свободно разгуливать почти по всей территории. Дом закона, который всегда старался стать не правилом, не исключением, а Законом, ибо, видимо, это и есть единственное прочное основание для труда и жизни. Какая свобода, какие роскошные холлы, вестибюли и приемные, сколько места и воздуха. Место поднимает власть. И как оно охраняется.
В 13.00 встретился с Б.Н. в Сорбонне. Я уже сходил в Люксембургский сад, чистый, ухоженный, скорее окультуренное пространство, нежели сад. Так же, как Тюильри, куда я поеду; все это заслуживает скорее любования, нежели любви, нужна сила, вольность, корень, рвущий камень. Этого ничего делать не положено. Германский порядок менее крут и значителен, чем местный.
Январь. Париж. Пройдя почти весь Сен-Жермен, добрались до книжного магазина "Глобус". Стоит трехтомник Алешкина, и лежит мой том "Избранного". Цена 120 франков — 12 кг отборных мемуаров. Б.Н. сказал, раньше магазинов было три, нынче, с падением интереса к русистике, торговля книгами сократилась.
Вечером долго и медленно разглядывал скульптуры по фасаду Лувра, которые мы все воспринимаем так же, как и печные трубы: это скульптуры деятелей государства, науки, искусства. Абеляр соседствует с Монтенем. Скульптур много, десятки, многих этих деятелей я не знаю или не могу прочесть их имена. Мазарини и Ришелье стоят через площадь напротив друг друга и пускают друг в друга ядовитые взгляды: счастливый и несчастливый любовник Анны Австрийской! Огромный, похожий, как его у нас представляет Вобан.