Дневник, 2004 год
Шрифт:
Горько, но точно.
6 ноября, суббота. Задумался, а почему бы мне не написать рассказ «Техника речи-2»? Впервые за многие месяцы я один-одинешенек, без каких-либо спутников, даже без собаки, совершил путешествие из Обнинска в Москву и обратно. Кстати, бензин, который еще недавно стоил меньше десятки, стоит уже по 13 р. 80 к. за литр.
Сегодня исполняется сорок дней со дня смерти Виктора Сергеевича Розова, и я решил отметить сороковины именно в нашем институте, в кафе. Сороковины — Ник. Иванович Рыжков очень тактично назвал это поминальным обедом — начинались в 2 часа дня. В десять я сел в машину и поехал в Москву. Надо было еще дома переодеться.
Литинститут В. С. окончил, в нем же до самой смерти преподавал. В той самой столовой будем проводить поминки, в которой он обедал, когда был студентом, много раз. Инициаторами этих сороковин и организаторами
Народу было не очень много. Хирург Бокерия, видимо, лечащий врач В. С. или, может быть, он много раз его консультировал, священник отец Владимир, говоривший с такой непримиримостью и тотальной верой, в первую очередь, в свою непогрешимость, что стало страшновато. Не из бывших ли он секретарей райкома? Но вообще-то это тоже русский фанатический тип. Тем не менее я после его речи очень сильно задумался и о своей невоцерковленности. Но я-то уверен, что Господь милостив ко всем своим чадам. Я абсолютно уверен, что учение о рае и аде он придумал в назидание человечеству, как я грожу своим студентам, что выгоню их из института, а на самом деле только их стращаю. Господь возьмет к себе всех, но там все будут другими. Может быть, только каждый помучается перед этим душою, осознавая свою грешную и порочную жизнь.
С самого начала отец Владимир взял происходящее в свои властные руки: пропоем молитву «Отче наш», которую должен знать каждый христианин, потом пропоем «Вечную память». Потом произнес долгую нравоучительную и решительную речь о грехе и праведности. Но перед этим Ник. Иванович сказал несколько слов о том, что в полной мере покойного Виктора Сергеевича власть не оценила. Интересная и глубокая деталь: Ник. Иванович, хотя, я думаю, человек он верующий, не крестился прилюдно, так же как и Вишневская, но у нее, может быть, другие резоны. Он, я полагаю, думал так: негоже ему, как Ельцину, публично туда-сюда перебегать. Возможно. это было достойное поведение убежденных атеистов.
На этих поминках было несколько — я об этом позаботился — наших институтских сотрудников: Инна Люциановна Вишневская, Екатерина Яковлевна Веселовская, Светлана Михайловна Молчанова. Все они тепло вспоминали Виктора Сергеевича, они проработали с ним по многу лет. Интереснее всех, сдержаннее и целеустремленнее говорила Екатерина Яковлевна. Умные эскапады Вишневской, по стилю на грани дозволенного, приперченные специфическим юмором, начали приедаться, а подчас производят разрушительное впечатление. Говорили о терпении, о его детской и невинной вере в лучшее в людях, о его умении положить предел даже собственным желаниям. Сильный, цельный и счастливый в семье и искусстве человек. Говорили также сын Сергей и дочь Татьяна.
Теперь о ремейке собственного рассказа. Как у меня построен предыдущий рассказ? Писатель, преподаватель Литинститута — дело происходит в самом начале перестройки — едет к себе на дачу, везет ящики с рассадой и по дороге подсаживает в машину попутчика или даже по очереди несколько попутчиков, не помню. Рассказ этого попутчика и одновременно мысли о том, как из этого материала можно сделать рассказ, теоретические размышления о творчестве — все это и составляет канву, фабулу и тему рассказа. Вот теперь, через двенадцать-пятнадцать лет, появляется материал к новому рассказу. Теперь уже на машине едет ректор.
Первый попутчик. Между путепроводом и деревней Сахарово есть воинская часть. С дороги видны ворота со звездой. Иногда возле автобусной остановки стоят родители, иногда солдат провожает приехавшую к нему девушку. Мне всегда интересно, я уже много раз говорил и писал, что для меня служба в армии была тем периодом времени, который в моей судьбе многое определил: знание людей, общение, знакомство с техникой и пр. Вот здесь-то на остановку мне и дал «отмашку» молодой, хорошо одетый человек. Уже в машине заметил: кольцо с цирконием на руке, на другой — золотой, правда, тонкий браслет, модные узконосые ботинки. Автобус уже ушел, он опаздывает, попросил довезти до следующей остановки, до Воронова, он там собирался пересаживаться. Я довез его до Москвы. Зовут Максим, командир роты, 25 лет. Начал его «разговаривать» еще и потому, что сейчас идет дембель, а мы часто берем к нам в институт на должности электриков, сантехников, просто рабочих демобилизованных солдат. Живет в общежитии, прилаживается, поступает в институт, женится или не приживается, едет на родину. В Москве на такую работу найти людей трудно, москвичи еще и не так добросовестны, как провинциалы. Уже от совершенно безвыходного положения мы и Витю, Толикова племянника, взяли, и еще какого-то своего знакомого Толик привез из Сальска. В провинции, судя по рассказам, полная нищета и работы почти нет, а если есть, то деньги за все платят ничтожные.
Говорили с Максимом о его службе, о ребятах, которые приходят в армию. Каждую неделю какой-нибудь папа приезжает на джипе с просьбой отпустить в увольнение. О душевных разговорах: почему надо служить, а мне это по фигу, Родину пусть офицеры защищают. Сам Максим из семьи потомственных военных. Три месяца воевал в Чечне. Хочет поступить в Академию. Ему в армии нравится.
На въезде в Москву огромные пробки. Потом, когда после шести я уезжал из города, пробка была за Окружным мостом, гигантская очередь машин выстроилась, чтобы подъехать к полю супермаркетов: здесь расположены «Ашан», «Ikea» и какие-то другие огромные магазины. Ехал за покупками народ или на самое любимое свое развлечение — поглазеть «на вещи», на витрины.
На обратном пути льет дождь, на остановке возле Ватутинок стоит с протянутой рукой, голосует пацан. Это второй попутчик. Его, как ни странно, тоже зовут Максим. Это уже племя новых и молодых предпринимателей. Учится в 10-м классе, в вечерней школе — учиться надо, потому что собирается пойти в техникум — на повара, «это выгодная работа». Максиму 16 лет, у него девушка, и не одна, «с одной я не только целуюсь». Он прирабатывает на мойке и иногда там же, в автоcервисе, сидит за прилавком в магазине с запасными деталями. Этот армянский автосервис я знаю, в прошлом году менял там ночью снегоочиститель. В неделю зарабатывает около 3 тысяч рублей. «Мамке даю и трачу на подруг». — «А чем ты вообще-то интересуешься?» — «Деньгами». Я всегда полагал, что подобный ответ — плод литературы, журналистики. Мне это трудно понять. Может быть, на более низких этажах жизни это вполне естественный ответ?
Ссадил этого Максима возле Пахры, как раз у сгоревшего в этом году летом магазина. Магазин стал немедленно отстраиваться, но уже в кирпичном, капитальном варианте. Вместо барака появилось крепкое двухэтажное строение. Я гадал: сожгли, сгорел или сам хозяин постарался? В оставшейся части барака тем не менее шла бойкая торговля. Я здесь всегда покупал себе субботний хуч. Кто бы мог подумать, что как раз сегодня я получу на все свои вопросы исчерпывающие ответы.
Возле Крестов опять человек с поднятой рукой. Я не очень, вопреки советам всезнающих обывателей, боюсь подвозить людей, в конце концов, судьба — это судьба, а я писатель, по старомодной привычке реалиста я еще хочу получить какую-то информацию. Дождь, каждого человека в непогоду жалко. Тем более после поминального обеда я настроен на христианское размягчение. Третий попутчик. Ни с кого денег не беру, как, впрочем, всегда в таких случаях от денег отказываюсь. Раньше руку поднимали просто, не думая о деньгах: школьники, старухи. Теперь руку поднимают только те, у кого есть деньги. Человек, который сел ко мне в кабину, сразу достает 50 рублей, протягивает мне и спрашивает: «Шеф, хватит?» Бывалый, нынешние порядки знает. В этих случаях я стараюсь и сам не становиться в ложное положение, и людей в подобное положение не ставить. Я помню, когда работал в юности в «Комсомольской правде», то один раз не было курьера, и я сам поехал за статьей к Исаковскому. Это был уже старый человек, еле видевший, в толстых, тяжелых от линз очках. Он отдал мне статью и, видимо, подумав, что парень, приехавший к нему за статьей в кожаной куртке, шофер — сразу же мне сунул в ладонь три рубля. Я поблагодарил и, ничего не объясняя, деньги взял.
Моего нового попутчика звали Юра, он электрик, ставит в частных домах и современных новостройках новых капиталистов проводку. Я ведь и беру людей, чтобы с ними говорить. Ехал он со мной до Белоусова, это значит, минут сорок, время было. Сначала Юра рассказал о целом комплексе в Голохвастово, за строительством которого я наблюдал. Я думал, что какой-нибудь предприниматель строит трехэтажную гостиницу. Оказалось, что это тот же владелец сгоревшего магазина. Он строит магазин и попутно еще себе усадьбу. Здесь три этажа, будет жить всей семьей, на втором этаже чуть ли не пять спален, для детей с женами и пр. На третьем этаже будет бильярдная и библиотека. Как библиотека, он разве книги читает? Ну, кабинет, что ли! Потом Юра мне рассказал о том, как люди строят с украинцами, молдаванами, казахами и прочими бывшими нашими соотечественниками, которым можно платить меньше. О бассейнах, о том, кому принадлежит ресторан «Калужская застава», тоже очень хорошенькая новостроечка по пути, как подрядчики надувают простых работников, и прочее и прочее. Самое любопытное, что он сам жизнью доволен, даже восхищается своей предпринимательской жилкой, а богатые — это другой сорт людей, вроде бы как раньше были партийные работники.