Дневник, 2004 год
Шрифт:
Уехал рано и на 85-м километре наткнулся на гаишника. Он остановил мою машину и показал мне на экран локатора: 84 км. Это была чистейшая ложь, я езжу по дороге целых двадцать лет и знаю каждую нору, где стоят эти гвардейцы наживы. Для меня стало ясно, что коли всю службу в день президентских выборов выгнали охранять и оберегать, то они превратят это в день большого дохода. Я поднял скандал, и постовой понял, что имеет дело с крепким и скандальным орешком. Но и постовой был лихой малый. Возможно, говорит он, прибор и ошибся, но ведь вы не будете отрицать, что ехали без ремней безопасности. Я не стал возражать и подивился находчивости. Но теперь ему пришлось полчаса оформлять на меня бумаги, время шло, коллеги нервничали, а машины, унося девственные бумажники владельцев, неслись мимо.
Часов около шести пошел голосовать,
В десять часов вечера по «Намедни» показали, как горит легендарный Манеж (не слишком ли много особняков, уникальных зданий в центре Москвы сгорело, снесено в эпоху Лужкова?). Сказали, что, по предварительным данным, возгорание началось в районе крыши. Я очень хорошо помню, как любовался огромными деревянными стропилами, когда был в одном из залов, там под крышей, на выставке. Сколько в этом переплетении огромных мощных лесин было умения плотников и инженерного таланта архитекторов. Эта крыша меня волновала даже больше, чем сама выставка, я все время поднимал голову к потолку. И вот — горит. Выборы теперь меня уже перестали интересовать. Горит моя молодость, горит сокровенное русского искусства.
15 марта, понедельник. Еще вчера вечером торжествующий Вишняков объявил о победе Путина на выборах и сообщил процент голосов, поданных за него: семьдесят процентов. Но есть еще двенадцать процентов голосов, которые получила компартия, голоса С. Глазьева и И. Хакамады, много также голосов против всех. В целом это немало, следовательно, начинает формироваться сознательная, не стихийная, как раньше, оппозиция, т. е. знающая на своем уровне Путина и сознательно представляющая себе его цели и желания. Сегодня все это, как и обычно, продолжается, наша интеллигенция и наши средства информации торопятся продемонстрировать любовь к новой власти. В России что-либо дает только власть.
Подозрительно много говорят нынче о нашей национальной трагедии — пожаре Манежа. Мы как бы не просили, но нам вдруг сообщили, что, оказывается, архитекторы уже несколько лет предлагали сменить деревянные перекрытия на металлические. Оказывается, уже есть наработки создать под Манежем какие-то этажи подземных помещений. Власти клянутся, что никаких коммерческих организаций, никаких гаражей здесь не будет. Не спрашиваем мы об этом! А потом выясняется, что чуть ли не какая-то австрийская фирма уже готова изготовить и смонтировать металлические конструкции. А как же возник пожар? Я ведь знаю, как трудно содержать дом с деревянными стропилами и балками. Каждые два года от нас требуют, чтобы мы в институте пропитывали специальными составами все дерево на чердаке. Пожарники ходят, настаивают, требуют, чтобы мы обращались в специализированные учреждения, уверяют, что пропитанное таким образом дерево не горит. А почему так поздно заметили пожар, да и не сами служащие Манежа, а заметил дым из-под крыши и вызвал службы постовой с улицы. Ой, как много чудесного! А как же противопожарная сигнализация? Такие огромные деньги мы в институте совсем недавно заплатили за установку такой сигнализации. За сигнализацию, которую надо установить в общежитии, с нас требуют 1 миллион рублей. Значит, в Манеже такой сигнализации не было?
А что касается самого пожара и отсутствия пожарных вертолетов, которые были объявлены как последнее оружие спасателей, то они не смогли прибыть потому, что, в соответствии с ранее разработанной программой, В. В. Путин должен был один пройти через всю Красную площадь в свой штаб по выборам. Нам это показали, раскованный и уверенный в себе, как танцор, президент прошел в свой штаб и открыл дверь. На краешке кадра была видна оттесненная милицией толпа.
16 марта, вторник. Утром схватился с В. С. из-за почти полной ерунды, а когда пошел гулять с собакой, то вдруг почувствовал ужасную боль за грудиной, одновременно почти отнялась левая рука. Я хотел было сесть и посидеть, но потом решил вернуться. Сразу лег и по телефону вызвал «скорую помощь», к счастью, машина приехала быстро. У меня оказалось высокое давление, 180 на 100, но не инфаркт. Сделали какие-то уколы и уехали. Пришлось перенести семинар на два часа, я немножко отлежался и поехал на работу.
Лена Губченко стала меня удивлять уже при домашнем чтении. Возникла такая ситуация: девочки в пятницу забыли положить мне в портфель работы на вторник, и, значит, я был лишен возможности всё спокойно прочитать за субботу и воскресенье, как я обычно и делаю. Иные скажут: работа в 40–50 страниц, чего там — час посидел, и готово. Но это не так: иногда для чтения требуется 5–6 часов, а найти их в рабочие дни трудно. Здесь опять возникает проблема — что-то ты читаешь с неохотой, как некую интеллектуальную головоломку, тебя раздражает сюжет, снобизм автора, его лексика, синтаксис; но другое дело, когда ты невольно становишься читателем и, в первую очередь, попадаешь под обаяние авторской новизны. Чтение мастерами (людьми, ведущими семинар) студенческих работ является тяжким еще и потому, что вокруг такая бездна непрочитанного: книги коллег, знаменитые книги, постоянно возникающие. В конце концов, хочется и самому сосредоточиться на собственном писании, а ты должен лучшее время отдавать чтению муры. Я уже давно перешел на такой стиль работы — читать в субботу и воскресенье. Так я работал на радио, но тогда я и в субботу и в воскресенье не читал чужого, стремился еще что-то писать. Теперь всё это замолкло, вот уже собственный роман три недели не двигается, хотя твердо знаю, о чем будет следующая глава, осталось только взять с души возникшие впечатления… Но приходится читать и читать работы студентов.
Ну, ладно. С Леной Губченко мне повезло: мне самому было интересно, вдвойне интересно, так как я только что прочитал книжку Ирины Денежкиной, где, может быть, та же тематика: молодая женщина ищет себя. Здесь, правда, молодая женщина старше, ей 25 лет, и это как раз поиск некоего смысла, некоей духовности в обстоятелъствах, которые окружают. Это как бы льдина, приплывшая из еще прежних морей. У Лены удивительный дар держать читателя в психологическом напряжении; ее героиня идет на работу, встречается с парнем, разговаривает с подругой — и все время думает, а читатель думает вслед за ней. Этому можно позавидовать. Вот такое ощущение у меня возникло при чтении. И еще одна мысль: ведь саму Лену мы в свое время брали на платную основу, так как она не проходила через наши параметры, и первые 2–3 года она шла довольно медленно. Никогда не думал, что она сделает такой рывок. Это, конечно, заслуга всего института, но я точно знаю, что здесь и моя заслуга.
Приведу эпизод, который случился на обсуждении. Лена пригласила свою подругу Ксению Королеву, окончившую институт в прошлом году. Бедной Ксении доставалось от меня, я, не скрывая, говорил, что она как пришла эдаким достаточно гладким журналистом, так и ушла из института с тем же запасом знаний и, что главное, с той же духовной наработкой. Я помню ее диплом под названием «Окна», который она мусолила года три, и на защиту я отправил его с большим трудом. И вот здесь, говоря о преодолении Еленой себя, я сослался на Ксению, а она, чисто по-женски, радостно ответила мне: «Ну, вы тоже, Сергей Николаевич, преподаете лучше, чем пишете». Проглотил…
Может быть, она и права, но я помню, чем увлекалась Ксения: всякой белибердой — Павичем, «Алхимиком»… На семинаре, как всегда, пришлось отбивать Елену Губченко от наших ребят. Семинар в целом прошел хорошо, но у студентов друг к другу и к хорошим вещам всегда возникает невероятная зависть.
Вчера «Вечерняя Москва» напечатала большое интервью с
Ю.В. Бондаревым. Я выписываю из него два фрагмента. Оба имеют до некоторой степени принципиальное значение, хотя одно из них непосредственно касается и меня. Вернее, трагическое положение автора, которого критика старается не замечать. Необходимо сказать перед этим, что интервью делала замечательная и очень добросовестная журналистка Юлия Рахаева. Запомним это имя.
«— Есть ощущение, что критика вас перестала замечать. Во всяком случае, прессы по «Бермудскому треугольнику» мне что-то не встречалось.
— А разве не ясно?
— И все-таки, по-вашему, дело в теме или в личности автора?
— Дело в том, что не всем, имущим литературную власть, нравится то, что написано в этом трагедийном романе. Ведь речь идет о событиях осени 1993 года, о расстреле парламента. Об этом кроме меня, пожалуй, написал только Александр Проханов.