Дневник черной смерти
Шрифт:
Он кивнул на террариум; на лимонном дереве появились цветы.
Глава 35
Кэт и Алехандро стояли во внутреннем дворе де Шальяка и смотрели, как акушерка торопливо уходит, крепко прижимая к груди золото. Все понимали, что это взятка и ничего больше. Плата, которую она получила бы за помощь при родах, составила бы едва ли сотую часть того, что она уносила с собой.
– Как думаешь, долго она будет хранить нашу тайну?
– До тех пор, пока золото не кончится. Потом, не сомневайся, она вернется и потребует еще.
– А если мы ничего не дадим ей? Так не может продолжаться
– Тогда она продаст нашу историю кому-нибудь, кто даст ей то, чего она желает. Сначала донесет, что я тот самый еврей, который оскорбил ее прежнюю госпожу, притворившись, будто влюблен в нее, а если на этом заработает недостаточно, то сообщит, кому следует, что Филомена была практикующим лекарем. Де Шальяк не сможет нам помочь, да и не стоит втягивать его во все это. Наши беды не должны повлиять на него, запятнать его доброе имя. Да и отвлекаться ему не следует – впереди еще много работы над «Хирургией».
Медленно качая головой, Кэт плотнее закуталась в шаль, словно внезапно замерзла.
– Значит, у нас не так уж много времени. Совсем скоро придется уезжать. Тогда, если кто-нибудь станет призывать де Шальяка к ответу, он с полным правом сможет сказать, что знать ничего не знал. – Она положила руку на плечо Алехандро. – Я жду не дождусь, когда мы окажемся в краях, где сможем жить без страха быть обнаруженными.
– И я тоже, дочь.
Алехандро вошел в детскую, где сидела кормилица, держа на руках его малышку дочь.
– Она только что закончила. – Молодая женщина отдала ему девочку и встала. – Теперь я пойду.
Алехандро поблагодарил ее, убедился, что она ушла, поцеловал дитя в лобик и заворковал:
– Давай-ка, малышка, сходим к твоей мамочке.
Филомена все еще лежала в постели, где недавно прошла через ужас и боль хирургического извлечения ребенка; переносить ее пока не представлялось возможным, для этого она была слишком слаба. Кэт и служанки, как могли, поддерживали ее тело в чистоте, и все же влажный послеродовой запах все еще ощущался в воздухе и бил Алехандро в нос. Покачивая головой, он положил малышку и открыл окно; каждый раз, когда для ухода за Филоменой в комнату заходила какая-нибудь из служанок, окно оказывалось закрыто – чтобы уберечь роженицу от вредных испарений, так они говорили. Алехандро не сомневался, что такие испарения существуют, но знал, что от свежего воздуха Филомене будет больше пользы, чем вреда от парижских миазмов.
Он приподнял ее одеяло, рубашку и осмотрел повязку на ране. Филомена чуть-чуть приоткрыла глаза. Он улыбнулся, стремясь подбодрить ее.
– Подтекает помаленьку, но жидкость по-прежнему чистая. Это очень хороший знак.
Она не сказала ничего, лишь еле заметно кивнула. Алехандро наклонился еще ниже и втянул исходящий от повязки запах.
– Запаха разложения нет. Это похоже на чудо, но рана успешно заживает.
Филомена повернула голову набок, чтобы Алехандро не мог видеть ее лица. Он, впрочем, и без того знал, что оно выражает страдание. Он обхватил ее голову руками и повернул к себе.
– Твоя меланхолия очень беспокоит меня. Хорошее настроение способствует исцелению.
– Откуда тебе знать, какой стыд мной владеет? – еле слышно прошептала она. – Теперь я не женщина. Всех тех органов, которые делали меня женщиной, больше нет.
– Зато ты жива. Неужели я должен напоминать тебе, что если бы де Шальяк не сделал то, что сделал, ты истекла бы кровью? И почти наверняка умерла бы. Я до конца
Алехандро отошел от постели, снова взял на руки малышку и поднес ее к матери.
Лицо Филомены мгновенно осветилось.
– Посмотри, что ты подарила мне. Ариеллу Мериеллу.
Филомена откинула пеленку.
– Что ей несчастья этого мира? Она улетит прочь с легкостью черного дрозда. [16] Молю Бога, чтобы ей не пришлось улетать слишком часто.
Дав ей насладиться зрелищем малышки, Алехандро сказал:
– Видно, так уж ей на роду написано. Боюсь, вскоре она должна будет отправиться в первый полет.
16
Возможно, это намек на некоторое созвучие: по-латыни черный дрозд – Turdus merula.
Он рассказал Филомене о событиях того дня, когда Ариелла появилась на свет, о том, как они подкупили акушерку, и о своих сомнениях, что эта женщина сдержит обещание не выдавать их.
– Мы просто купили себе немного времени, больше ничего. Уверен, совсем скоро она продаст нас. Нужно быть готовыми к этому.
Они купили прочную повозку и четырех отличных лошадей. Де Шальяк сам надзирал за тем, как обустраивали повозку внутри. Туда положили толстые, набитые гусиными перьями одеяла, а сверху подушки – чтобы Филомена могла с удобствами ехать по изрезанным колеями дорогам. Инструменты и несколько пустых мехов для воды спрятали среди одеял и подушек. Изрядный запас трав и лекарственных средств Алехандро положил в тайник под сиденьем повозки, вместе с ножами и ремнями для их заточки. Кэт приготовила мощный лук с дополнительной тетивой и колчан со стрелами, сделанными по своему вкусу.
Наконец все было готово; карету и коней поставили в конюшню, в ожидании дня, когда они понадобятся.
Прошло не так уж много времени, и в особняк прибыл гость, монах ордена бенедиктинцев. Алехандро исподтишка смотрел, как де Шальяк увел этого человека в библиотеку и закрыл за собой дверь.
Час спустя, когда гость ушел, провожаемый самим де Шальяком, последний вызвал Алехандро к себе.
– Боюсь даже спрашивать, что случилось, – сказал он.
– И правильно, поскольку мне нечего рассказать, кроме того, что некая женщина, по роду своих занятий акушерка, пришла к нему на исповедь и сделала совершенно необычное признание. Он не говорил, что именно она поведала ему, поскольку существует тайна исповеди и нарушить это правило – величайший грех для священника. – Де Шальяк помолчал. – Но мы-то знаем правду. И если она говорила с ним, то заговорит и с другими, с теми, кто не связан правилами своей веры.
– Значит, время настало, – огорченно сказал Алехандро.
– Боюсь, что да.
Грусть скорой разлуки повисла в воздухе между двумя друзьями.
– Мы снова расстаемся, коллега, – со смирением сказал Алехандро, – но, возможно, уже в последний раз.
– Вполне возможно. И это очень печально.
– Я тоже огорчен. Мне никогда не высказать вам слова благодарности за все оказанные вами благодеяния. Если бы я начал перечислять их, на это ушел бы целый день, а у нас впереди много дел.