Дневник другого измерения
Шрифт:
Поезд движется, как правило, только в ночное время, а днем стоит в тупиках и отстойниках. Обычно, за окном можно лицезреть только кирпичные стены, пустыри или неподвижные товарные вагоны других поездов. Ночью – ясное дело, вообще ничего не видно. Поэтому, какой город мы сейчас проезжаем, я не знаю. Названия станций никто не объявляет, а расписания движения нашего поезда, скорее всего никто не составлял.
Делать нечего, сохнем от скуки. В другие вагоны не ходим – не велено, да и двери в тамбурах заперты на замки. А еще, в нашем вагоне едет проводник – мужик лет сорока, но
Из Тулы выехали 18 октября. Тогда, ночью был заморозок и при погрузке все сильно замерзли. И как выразился Пескарь: “Змерзли, як на марском дне”. Поэтому, по-настоящему отогреваться начинаем только сейчас. А чем дальше едем, тем теплее становиться. Видимо Кавказ уже близко. Хотя едим как-то странно. То в зад, то в перед. Поезд часто меняет направление.
24 октября.
Продолжаем ехать. Несколько раз двигались днем. Проехали Белгород, а потом снова где-то остановились, после чего со всех сторон, наш эшелон окружили товарные вагоны. От такой езды, скоро наши крыши поедут быстрее, чем мы.
В вагоне полным ходом идут притирки и проверки на вшивость. Но до обид дело не доходит. Молодежь расслабляется, почувствовали слабину. А вот когда мы били еще в Туле, то у каждого молодого бойца нашей роты была своя не формальная должность. Кто-то по вечерам исполнял обязанности выключателя. Его так и звали – Выключатель. После отбоя, он строевым шагом подходил к выключателю и с докладом: «Товарищ Выключатель, разрешите Вас выключить», гасил в казарме свет. После этого, боец замещающий должность сказочника, должен был рассказывать сказку. Сказка была всего одна, про птичку-синичку, и начиналась как-то так: «Летит птичка-синичка по лесу, а ей на встречу три поросенка: Ниф-ниф, Нуф-нуф и Наф-наф.
– Здравствуй Нуф-Нуф, – говорит птичка-синичка.
– Здравствуй, – отвечает ей поросенок.
– Здравствуй Наф-Наф.
– Здравствуй птичка-синичка, – отвечает другой.
– Здравствуй Ниф-Ниф.
– Здравствуй! – отвечает ей третий поросёнок и она летит дальше. Вдруг, ей на встречу идут Белоснежка и семь гномов.
– Здравствуй Белоснежка, – кричит птичка-синичка.
– Здравствуй птичка-синичка, – отвечает ей та.
– Здравствуй первый гном.
– Здравствуй птичка-синичка.
– Здравствуй второй гном…
В общем, потом она встречает трех мушкетеров, Али-Бабу и сорок разбойников, двадцать Бакинских комиссаров и множество других, не мене известных и многочисленных героев. И с каждым здоровается, и каждый ей отвечает».
Был у нас летчик. Кто-нибудь крикнет: «Летчик!». А он:
– Разрешите взлет, товарищ сержант.
– Разрешаю!
А после получения разрешения на взлет, боец прикладывал ладони к лицу так, что они становились похожими на очки шлема, и кружил по взлётке до тех пор, пока не поступала команда на посадку.
Эх, сейчас у нас нет ни летчиков, ни выключателей, ни сказочников и даже зажигалок с жертвами. Грустно и не по себе как-то. Честно говоря, тревожно от мысли, что мы едим в горячую точку. Что нас там ждет… Смотрю на пацанов и думаю: «Все ли мы вернемся?». Вон, Пескарь спичкой ковыряет в зубах, Табун в своем вещмешке копошиться. Все стараются держаться бодрячком и не показывают, что у них кошки на душе скребут.
Всех их, я знаю не один месяц. Вместе мы уже съели тонну клейстера и сечки, а по духанке, последней заныканой коркой хлеба делились. И теперь, по их рожам, я все вижу. Все знаю, обо всем догадываюсь…
В последнее время, все как-то сплотились и породнились. Одним только офицерам, как бы нипочем. Хорохорятся, как пингвины, однако. Хотя, наверное, то же переживают, ведь не выходят из запоя уже вторые сутки.
Вспоминаю, как незадолго до отъезда, мы стояли по полной боевой экипировке на плацу. Ротный тогда, ходил между нами и с видом бывалого вояки, раздавал ценные советы по выживанию в бою. А ротный то у нас, по комплекции, был настоящей толсто-накаченной глыбой, да еще и высокого роста под два метра. Ко мне он тоже подошел, обдал перегаром и сковырнув мизинцем ремешок сферы с моего подбородка, по-отечески так, сказал:
– Сынок, если ты будешь в горах так ходить, то твоя башка вместе с этой каской в кусты улетит. Кто ее потом искать будет? Ты меня понял? – я лишь кивнул в ответ, а он после этого стал кричать, обращаясь уже ко всему строю: – Я ж не о себе забочусь! Ну как вы не поймете? Вы ж мне все как дети родные – козлы обдолбаные.
Ротный долго и упорно готовил нас к войне, но сам в командировку не поехал – сердце не выдержало. Сердобольный наш, видимо очень сильно за нас переволновался. Хотя, это очень даже хорошо, что его снами нет. С ним мы бы всю дорогу, скорее всего, провели бы на крыше вагона, да и не только мы, проводник и остальные офицеры то же. Ведь когда он напивается, то не трогает только замполита. Все остальные, попадая под раздачу побоев, щемятся кто-куда. Как в детской считалке: «Кто не спрятался, я не виноват!».
Никогда не забуду, как ротный вылечил меня от простуды. Как-то летом мы целую неделю жили в палатках на стрельбище. Погода была теплой, но откуда не возьмись, у меня появились озноб и высокая температура. Набрав в медчасти колес, я несколько дней провалялся в палатке. И когда рота уехала в баню, я, вместе с другими калечами, остался на стрельбище.
Кровати в наших палатках стояли в два яруса. Я лежал на первом, а на втором ярусе кто-то оставил пустой пакетик от растворимого сока «Юпи».
И вот, лежу я значит, накрывшись матрацем и несколькими одеялами, болею. Вдруг в палатку вырывается ротный. Глаза мутные и «добрые». Я думал он меня не заметит. Но к моему счастью или, к несчастью, не знаю, что лучше, ротный мимо не прошел. Заметил-таки.
Выдернув меня из-под матраца, ротный первым делом заехал мне по морде, а уж только потом спросил: «Ты кто такой? Что это тут за «Юпи – уюпи?». А когда я представился ему по форме и доложил, что у меня высокая температура, то ротный вдруг успокоился. Он тут же уложил меня обратно в кровать и бережно накрыв матрацем, приказал: “Внимание боец – команда “отдыхать”. Потом он вышел из палатки, как ни в чем небывало.