Дневник Габриеля
Шрифт:
Он посмотрел на меня, словно ждал подтверждения.
— Кроме как в новостях, вы ее никогда больше не видели?
— Нет, никогда. Что, черт побери, происходит?
Я аккуратно положила снимок обратно в папку и достала фотографию убитого мальчика из дома на Монте, сделанную полароидом. На фотографии было видно его лицо. Глаза полуоткрыты, лицо немного исказилось, поскольку к нему прилила кровь, пока паренек лежал на животе.
— А его вы видели?
Суини озадаченно посмотрел на снимок.
—
— Ну, ему выпустили пулю в затылок.
— Господи! Что, черт побери, происходит?! Ответьте же мне!
— Его убил тот же человек, который заложил бомбу в вашем доме.
— Это была бомба?
— Не будь идиотом, — сказал Фоули. — Ты что, думаешь, он сам взлетел на воздух?
— Такое бывает.
— Ага, а у собак бывают крылья.
— Так вы видели этого парня? — повторила я.
— Нет, никогда.
Его голос впервые дрогнул от страха. Я показала ему фотографии Эрика из Азусы и мертвого мексиканского майора.
— Я никого из них не видел. Так вы мне скажете, что происходит?
Я вытащила портрет Габриеля.
— Расскажите мне о нем.
Во взгляде Суини ничего не промелькнуло. Ни узнавания, ни попытки скрыть правду, ни страха. Ничего. Я посмотрела на Гаррисона. Он видел то же, что и я, и был также озадачен.
— Я никогда не видел этого человека, — сказал Суини.
— Взгляните на портрет.
Он вздохнул и еще несколько секунд разглядывал изображение.
— Нет, я никогда его не видел.
— Не ври нам, скотина! — взревел Фоули.
Он снова посмотрел на рисунок.
— Я никогда его не видел. Никого из них. Клянусь. Я никто и ни для кого ничего не значу.
Это была самая честная и грустная самооценка, какую я только слышала. Я бы даже пожалела его, если бы у меня в сердце осталось место для кого-то еще. Я сунула портрет Габриеля в папку. Было такое чувство, словно я закрыла дверь перед последней своей надеждой.
— Тогда почему ты тут прячешься? — спросил Фоули.
— Потому что моего босса застрелили, я ударил полицейского дверью, и я бывший зек. Господи, а вы что подумали? Я до смерти боюсь оружия…
— Если ты лжешь…
— Нет, он не лжет, — сказала я.
Фоули с недовольным видом посмотрел на меня. Мы только зря потратили время, и он знал это так же хорошо, как мы с Гаррисоном.
— Это тот парень, который взорвал мой дом?
Я жестом указала Фоули на дверь:
— Отведи его в мою машину.
Фоули схватил Суини за руку и стащил его с кровати.
— Я хочу знать, это тот парень? Потому что у меня из-за него проблемы…
— Заткнись, — велел Фоули.
— У меня есть право знать…
Фоули поднял закованные в наручники кисти Суини достаточно, чтобы причинить ему боль, и тот замолчал. Когда они дошли уже до самой двери, мне пришел в голову последний
— А вы знали миссис Финли?
Вопрос был продиктован только инстинктом, хотя, возможно, в моем случае это лишь другое определение отчаяния. Фоули рывком развернул Суини в мою сторону. Глядя на него, я подумала, насколько жалкой была, возлагая надежды на спасение дочери на двадцатидевятилетнего неудачника в квадрате в расстегнутых джинсах, мятой футболке и черных носках, в которых дырок было больше, чем, собственно, носков.
— Ну, мы встречались… да.
— Вы говорили с ней?
— Вроде бы.
— Да или нет?
Суини вздрогнул, его голова раскачивалась из стороны в сторону, как у китайского болванчика. И тут я поняла, что большую часть своей жизни он избегал прямых ответов на вопросы.
— Ну…
Фоули снова потянул за наручники.
— Да, — пронзительно взвизгнул Суини.
— О чем вы говорили?
— Ни о чем. Здрасьте, здрасьте, до свидания и всякая такая ерундистика.
Я кивнула Фоули, и он вывел Суини за дверь, оставив нас с Гаррисоном одних.
— Почему Габриель пытался убить Суини, если тот никогда его не видел? — спросил Гаррисон.
Я покачала головой и посмотрела на картинку с Тадж-Махалом над кроватью. Раньше я не обратила внимания, что она закрыта стеклом, а кто-то из гостей нарисовал эмблему Макдоналдса, которую владелец, очевидно, пытался стереть. Я повернулась и посмотрела за дверь на улицу, где шел дождь. В Южной Калифорнии в дождях нет ничего приятного и успокаивающего, как, например, в Новой Англии или на Среднем Западе. Наверное, все дело в наших песчаных почвах. Я всегда считала, что если бы Генри Торо жил в Лос-Анджелесе, то его «Уолден» был бы не о жизни в лесу, а о грязевых оползнях и наводнениях.
— Бессмыслица какая-то, — сорвалось с моих губ.
— Нет, какой-то смысл должен быть, — возразил Гаррисон.
Я попыталась привести мысли в порядок, но разгадка ускользнула от меня.
— А что, если Суини лжет?
Я покачала головой.
— Непохоже.
— А мы можем ошибаться насчет взрыва в бунгало?
Можем ли мы ошибаться? Я пыталась вспомнить, насчет чего мы неошибались, но тщетно.
— Следующий вопрос, — с сарказмом сказала я.
— Может, Суини просто не помнит, что они встречались?
Я вспомнила портрет Габриеля, характерный шрам, сверлящий взгляд светлых глаз.
— А ты забыл бы такое лицо?
— Вряд ли.
— Мог ли Габриель допустить ошибку?
— Она была бы первой.
— Какие еще есть варианты? — спросила я.
— Он пытался убить кого-то другого.
— Например…
— Вас.
Я сделала глубокий вдох и с силой выдохнула:
— Я так не думаю.