Дневник леди Евы
Шрифт:
Крестьяне медлили. Им совсем не хотелось расставаться с добычей, а столкновение было невыгодно обеим сторонам. Йоменов было больше, но для десятка хорошо вооруженных конных рыцарей они не были серьезными противниками. Будучи вассалами другого лорда, йомены могли не подчиниться, и нападение на них могло означать ссору с соседом. Но с другой стороны, они нарушили границу чужих владений, что само по себе заслуживало наказания. Ситуация походила на весы с качающимися чашами. Обе группы стояли лицом к лицу. Повисла напряженная пауза. Наконец, Глэдис почувствовала, что державшие ее руки медленно разжались.
— В чем вы ее обвиняете? — спросил тот же рыцарь.
— Отравила корову! Сглазила девушку!
— Молчать! А ты что скажешь? — обратился он к Глэдис, — Кто ты такая? Откуда?
Глэдис очень устала, и еле держалась на ногах, но страх придавал ей сил.
— Я сирота, Ваша Милость, — начала она историю, которую придумала раньше, — Воспитывалась в монастыре, где меня обучили медицине. Я зарабатываю на жизнь тем, что лечу людей. Я никому не причинила вреда! Я отказалась лечить корову этой женщины, а меня обвинили в том, что несчастное животное сдохло!
— Неправда! Ты сама ее отравила, потому и отказалась лечить… — высунулась вперед Эби.
— Заткнись! — прикрикнул на нее первый рыцарь, — А то отведаешь плети. Как ты смеешь вмешиваться в суд рыцаря!
— А что с искалеченным человеком? — все так же лениво спросил сюзерен.
— Мне пришлось отнять два пальца, чтобы остановить гангрену, но я сохранила ему кисть. Если бы он позволил мне начать лечение раньше, я бы смогла сохранить больше! — история, которая, как ей казалось, уже была забыта, теперь снова взволновала девушку, и у нее даже голос окреп. Лицо собеседника было закрыто шлемом, но он заметно оживился.
— Я встречался с чем-то подобным, когда воевал. Это смелый шаг, но он бывает необходим… А эти скоты, конечно, не оценили?
— Вы бы полегче, сэр рыцарь… — начал было детина с ножом, но один из рыцарей угрожающе двинулся к нему, и парень притих.
— На моей земле тебе следует вести себя скромнее, — высокомерно проговорил лорд, — я вправе приказать бросить тебя в подвал моего замка, и потребовать выкуп у твоего сюзерена. Не думаю, что он будет доволен. Но сначала я разберусь с этим делом. А знаете ли вы тех, кого она вылечила?
Сначала царила тишина, только свистел в поле весенний ветер. Глэдис даже забеспокоилась, что никто ничего не вспомнит, но…
— Моего ребенка вылечила от ушных болей, — неохотно сказала одна из женщин.
— Мне вырвала больной зуб! Уж как я с ним намучился… У моей жены принимала роды! И старого Билла лечила от колик в животе! — примеры посыпались, как из рога изобилия, теперь уже их было трудно остановить. Крестьяне как будто очнулись. Некоторые поглядывали на девушку чуть ли не виновато, а какая-то женщина сердито шикнула на Эби, когда та попыталась снова вылезти с какими-то обвинениями:
— Помолчи уж, и так из-за тебя стыда теперь не оберешься. И ведь все знают твой дурной язык!
— Довольно! — поднял руку лорд. Крестьяне затихли.
— Я понял, что эта женщина принесла больше пользы, чем вреда. Я считаю ее невиновной, и забираю с собой. А вам приказываю немедленно убраться с моей земли.
Крестьяне не стали больше спорить, и потянулись в обратный путь, рассуждая о том, что был свой лекарь в деревне, а теперь придется больных возить за пять миль, к знахарке.
— Клянусь небом, они пришлют еще к Вам посольство, мистрис, — весело сказал главный рыцарь, которого все называли сэром Джейкобом, — и попросят вернуться.
— Ни за что, — прошептала Глэдис, оседая прямо в снежно-водяную кашу. Страх, который поддерживал ее последние несколько часов, истаял, и силы совсем испарились.
Ее перенесли на относительно сухое место на обочине, постелив два, или три плаща, уложили. Двигаться дальше она не могла, и сэр Джейкоб послал оруженосца в деревню за повозкой.
Замок Лоувелли стоял на естественной возвышенности, и даже издали производил впечатление чего-то тяжелого и массивного. Холм был окружен рвом с водой, через который к воротам вел подъемный мост. На ночь его поднимали и закрывали им ворота. Толстые внешние стены высотой футов пятьдесят образовывали периметр в форме шестигранника, в каждом углу которого располагалась круглая башня, как бы «утопленная» в стену наполовину. Более высокие башни чередовались с более низкими, что обеспечивало лучшую зону обстрела в случае нападения. Низкие башни были примерно на восемь футов выше стены, высокие — на все двенадцать. Вход защищали ворота, набранные из двух слоев толстых дубовых досок и окованные снаружи медью. По бокам от ворот помещались привратные башни, соединенные сверху галереей с бойницами, на которой во время осады могли располагаться лучники. За воротами начинался небольшой двор, кольцеобразно опоясывающий замок вдоль второй, внутренней стены, которая была устроена почти так же, как внешняя, и тоже имела свой ров, но меньший, чем внешний. В кольцеобразном дворе помещались мастерские — кузница, две пекарни, кухня и столовая для рабочих, трудились шорники, гончары, плотники, здесь же жили их семьи, женщины занимались ткачеством и вышивкой.
За внутренней стеной начиналось жилое пространство. С обеих сторон от входа во двор располагались разные служебные помещения: справа — конюшня, сараи для домашней живности, большая кухня, обслуживающая замок; слева — мастерская оружейника, псарня, домик для слуг, сарай для дров, еще одна пекарня и при ней — мельница. В центре этого пространства высился квадратный донжон — главная башня, высотой в шестьдесят футов. Тоже массивный, как и стены, с маленькими окошками, он напоминал подозрительного и мрачного человека, который на всех смотрит, прищурившись. Вход в него располагался на уровне 15 футов от земли. К нему вела деревянная лестница с перилами, сделанная добротно, но с таким расчетом, чтобы ее можно было быстро обрушить. Рядом с донжоном располагалось более веселого вида жилое крыло, которое соединялось с ним крытой деревянной галереей примерно на высоте входа в башню. Это был каменный трехэтажный домик, с фигурными рамами, и цветными витражами, выкрашенный в красивый голубой цвет. На первом этаже в нем располагалась часовня. Стены домика были более тонкими, чем в донжоне. Вокруг жилого крыла был разбит сад, примыкавший вплотную к стене с одной стороны. Он был не очень большой — всего несколько плодовых деревьев и кустов, грядки для овощей и зелени, зато в нем нашлось место и для цветника, который, наверное, был очень мил в конце весны — начале лета, но пока выглядел как-то грустно. Раньше здесь жили кроме сэра Джейкоба, его родители, брат и две сестры. Этим и объяснялось наличие жилого крыла и сада с цветником, сам хозяин был неприхотлив, и, наверное, обошелся бы одним донжоном. Но теперь он остался здесь один — отец умер от какой-то болезни, мать ушла в монастырь, брат погиб на турнире, сестры вышли замуж и жили в замках мужей, иногда посещая родное гнездо и навещая одинокого брата.
Глэдис поместили в жилом крыле, в небольшой комнате рядом с часовней на первом этаже. Сэр Джейкоб был не женат, детей у него тоже не было, поэтому многие помещения пустовали. Комната была удобная, правда, немного холодная. В ней было два застекленных окна, выходивших в сад, большой камин между ними, подле него располагалась длинная лавка и лежал мягкий ковер. Справа от входа, изголовьем к стене, стояла широкая кровать с темно-синим балдахином. Если не считать металлической стойки, на которую можно было повесить одежду, готовясь ко сну, и пары канделябров, то в комнате больше не было ничего, но девушку устраивало и это.