Дневник метаморфа

Пяткина Мари

Тот сидел со своей шаманской штукой и делал пальцами знаки. В неприятности не лез, врагов не привлекал, хвала Хранителям — не убегал, а то сестрицын муж, Белрой, дважды терялся, пока шаманка не заговорила. Хорошо, что птицу общипал и съел, значит не голодный.

— Устал? — спросила она. — Как на счёт перекуса?

Они прошли с полдня и опять встали. Конечно же, Нико с яйцами, потому и тяжело! Тенго усадила его отдыхать, и тот сразу полез в БЛОК-НОТ. Он писал там ДНЕВ-НИК. Пускай, раз нравится, хоть и пользы нет никакой от такого занятия, лучше бы яйца чесал или вылизывался, а то Тенго сама его лижет, чтобы шуба хорошо росла.

Она снова бросила мужа и, пуская мелкие волны, чтоб удостовериться в безопасности, пошла к пруду неподалёку, ведь еда сама не найдётся.

В

воде лежал огромный зверь, обдирал камыши, черпал водоросли и жевал бесконечную жвачку, иногда поворачиваясь тушей. Над водой торчал его косматый горб и голова, над нею кружило облачко гнуса, а зверь лишь ушами поводил, да, судя по засохшей на лбу тине, иногда опускал морду в воду. Кажется, он жил в пруду всё свтлое время года, а с холодами переходил на тёплые места, потому что огромные рога его покрылись мхом. При виде Тенго зверь вяло пошевелился, глаза с отвисшими веками выражали презрение к мелкому хищнику. Пускай! Он не был любопытен ей как мясо, не представлял опасности как враг, вздумай зверь подняться — Тенго успела бы сбежать, а вот лягушки её вполне интересовали. Они были шустрыми, но Тенго — шустрее, она быстро хватала их и сразу прикусывала у основания головы, хорошо быть с зубами, её дети родятся с зубами, и дети их детей, они принесут общине пользу. Снулых лягух увязывала травинкой лапка к лапке. Собрала здоровенную вязанку!

— Поешь! — попросила она Нико, и тот, наконец-то, перестал капризничать.

— Давай, — согласился.

Счастью её предела не было, Тенго показала, как расправиться с лягушкой и, прыгая вокруг, смотрела, как он ест, сперва недоверчиво и осторожно, затем — в охотку, потом сама доела мягкие животики, которые Нико не понравились, а зря. Так, понемногу, приучила его к вкусной и полезной пище.

Выбрасывать консервы муж, тем не менее, не стал, а переложил в дупло и сверху запихнул своими шкурами, которые раньше носил, а теперь ему не надо стало — своя шерсть хорошая отросла, не мёрз по ночам, но Тенго всё равно его грела. В рюкзаке остались маленькие МА-ШИНКИ и шаманские яды, идти сразу стало легче, в тот день они прошли много. Если искроволна находила на пути хищника — останавливались и прятались, либо обходили далеко по кругу.

Тенго шла и думала, что стала совсем взрослой, редкой умницей и Почтиискрителем — её муж и дети в полном порядке. Когда-нибудь умрут они с Нико, но дети в озёрной общине и долгие годы спустя продолжат играть в искрожену, которая смогла вернуться домой и привести своего яйценосца.

Глава 17. Дорогой дневник

Дорогой дневник, это пиздец. Намедни начал расти широкий, лопаткой, хвост — мои метаморфозы продолжались. Копчик дико чесался и я весь крестец раздёр, а изогнуться как следует, чтоб зализать, не мог — яйца мешали, в самом прямом смысле. Они существенно подросли, отвердели и опустились, даже немного выглядывать стали. Хожу вперевалочку, как пациент с хромотой Дюшенна, бегаю медленно, на четвереньках передвигаюсь чутка быстрее, чем традиционным способом, но так рюкзак не понесёшь. Как-то несправедлива, если честно, эта незапланированная беременность с первого и единственного секса, о котором в памяти остались только страх и неловкость. Я понимаю, что чувствовали невинные девицы в средневековье, которых похищали и насиловали: за что такое, как с этим жить?

Зато милая моя шустра и подвижна за двоих. Заботится Тенго даже чрезмерно, но, глядя на её старания, я порой грущу о потере человеческого облика. Неужели я обречён прожить остаток жизни среди её диких примитивных соплеменников? Чем мне там заниматься? Я не терял надежду: пусть детёныши вылупятся, а уж тогда попробую заняться поиском антидота. Не просто так я взял с собой реактивы, центрифугу и малый портативный анализатор в водонепроницаемых пакетах. Вдруг подходящие материалы найдутся?

Думаю, я понял, почему с Паркинсоном случилось то, что случилось, и почему такого не произошло со мной.

Во-первых, из всех нас он получил наибольшее количество сыворотки. Во-вторых, он отхватил её в чистом виде. В-третьих, он изначально был больным и дурковатым. Однако, сперва сыворотку получила Тенго,

значит, на игле осталась её кровь, которую уже я получил совместно с сывороткой. Поранься я не иглой, а куском стекла, к примеру — стал бы подобием Макса. Милая называла его больным братцем, а сыворотку — пиявкиным ядом.

Но у Тенго, кажется, есть собственные адаптанты, которые поладили с прионами препарата самым позитивным образом, усилили её собственную адаптацию и улучшили гомеостаз. Кто из невольных «подопытных» выиграл — так это она. Обрела зубы, усилила электромагнитный импульс, сперва я думал, что зачатки телепатии тоже появились, потом отнёс дополнительные некие способности, в частности, угадывание слов, к тем же усиленным процессам в коре головного мозга. Намедни поразила меня тем, что собрала статическое электричество и трансформировала в электрический разряд, по её уверениям, такими способностями владели воины древности, так что моя глупенькая жена теперь воин. Обосраться. Жаль, не вышло обследовать Тенго подробнее, когда была возможность. А теперь её и нет.

Что же вышло со мной? Вследствие отсутствия лаборатории могу лишь предполагать. Скорее всего, прионы крови Тенго определили меня как самца, а прионы выделенной сыворотки адаптировали к потребностям вакантной половозрелой самки в зоне доступа, а затем и к яйценоству, которое, в свою очередь, ускорило метаморфозу. Потому что яйца ДЕЙСТВУЮТ НА МЕНЯ САМЫМ СТРАННЫМ ОБРАЗОМ! Я не шучу и не преувеличиваю.

С одной стороны они реально мешают передвигаться, сковывая движения и прыжки, также по утрам меня всё ещё тошнит. Но с другой — вбрасывают в кровеносное русло эндорфины, потому что мне приятно их наличие и, вдвойне приятно при поглаживании. Чёрт побери, да я с ними счастлив! Я люблю мои яйца всем сердцем! Всё идёт естественно — до безобразия, и это порядком пугает.

В пути у нас времени много, а милая моя говорлива чрезмерно, если не запретить ей трещать, без устали выкладывает свои представления о мире и делится подробностями жизни своего народца, при всей примитивности, довольно-таки разумного, пусть у них нет ни письменности, ни технического прогресса.

— Я хочу пройтись в тишине вон до той скалы, — порою просил я, и Тенго убегала вперёд, чтоб добраться первой.

— Да ты что, я молчунья! — обижено говорила она оттуда. — Самка должна кричать чем погромче и почаще, чтобы все её услышали, быть голосистой и уметь постоять за себя и мужа, самая голосистая на старости войдёт в совет старейшин! Моя сестрица — так непременно, её никто перекричать не может!

Дорогой дневник, кажется, мне повезло, ведь рыбаки могли поймать её сестрицу…

— А самцы в совете есть? — спросил я, потому что не совсем понимал, к чему готовиться.

— Это самый почётный яйценосей общины! — как нечто разумеющееся сказала милая и выпучила глазки. — А иногда ещё шаман, если он самец.

На ночлег мы устроились в валежнике — во время урагана могучая сосна рухнула с корнями, теперь они топорщились во все стороны, словно щупальца, готовые схватить добычу. Под ними прятался лаз в глинистую полость, глубокую, прохладную и сухую. Я потыкал туда палкой, но никто не выскочил.

— Здесь безопасно, — сказала Тенго, зажмурившись и оглядевшись своим сканером, как умел их народец.

Мы залезли под сосну и как-то сразу нашли в глине отличных червей, светло-розовых, сочных и лёгких, буквально проскальзывающих между губами. В последний раз с таким удовольствием я кушал бургер-терияки в KFC. Уверяю, дорогой дневник, черви были не хуже, и я вмолол какое-то дурное количество, пока не понял, что, в принципе, сыт.

Когда совсем стемнело, я заткнул вход рюкзаком и улёгся на боковую, такой усталый, что сразу бы уснул, не начни Тенго лизаться. Шубе она уделяла много внимания, если не болтала, то чистилась, и сразу после ужина занялась своей гигиеной, а затем и моей. Вылизала уши снаружи и внутри, морду и лапы, не скрою, было так приятно, что я стал мурчать — горло само по себе издавало низкие рокочущие звуки. Потом грудь, живот, покрытый самой густой шерстью, и ниже, ещё ниже… Вот тут я испугался и стал её отпихивать.