Дневник посла
Шрифт:
Пятница, 11 сентября
Победа! Мы выиграли сражение на Марне! На всем фронте германские войска отступают на север! Теперь Париж вне опасности! Франция спасена!
Русские также победили между Красником и Томашевом. Австро-венгерские силы, увеличенные немецкими подкреплениями, доходили до миллиона человек; артиллерии насчитывалось более 2500 пушек. Зато армия генерала Ренненкампфа должна была покинуть Восточную Пруссию; немцы заняли Сувалки.
Суббота, 12 сентября
Победа на Марне приветствуется всеми русскими общественными кругами как спасение. В посольство поздравления льются потоком. Но недавняя катастрофа при Сольдау и тревожные слухи, циркулировавшие в последние два дня о ходе проходящего крупного сражения на востоке Восточной Пруссии, повсеместно ввергают граждан России в подавленное состояние, делая их безразличными к достигнутым блестящим успехам в Галиции. И даже если представители русской общественности и отдают щедрую дань героизму французской армии и искусному маневрированию генерала Жоффра, то они не упускают случая при этом добавлять, что если б не было ужасающего множества погибших при Сольдау, то немцы теперь были бы в Париже.
Распутин, выздоровевший после нанесенной ему раны, вернулся в Петроград. Он легко убедил императрицу в том, что его выздоровление есть блистательное доказательство божественного попечения.
Он говорит о войне не иначе как в туманных, двусмысленных, апокалиптических выражениях; из этого заключают, что он ее не одобряет, и предвидят большие несчастья.
В Петроград только что вернулась еще одна персона, чье возвращение в равной степени дает мне мало повода для того, чтобы я поздравил самого себя с этим событием, поскольку этот человек, вернувшись, только тем и занимался, что отводил душу мрачными пророчествами. Я имею в виду графа Витте, находившегося в Биаррице, когда вспыхнула война. Он позавчера навестил меня.
Мое личное знакомство с ним ограничивается единственной встречей в Париже осенью 1905 года. Он возвращался из Америки после подписания Портсмутского мирного договора и очень резко отзывался о Франции, обвиняя ее в недостаточной поддержке своего союзника, России, в ее конфронтации с Японией. В то время на меня произвели сильное впечатление его острый ум, широкие взгляды, несколько самоуверенная, с налетом апломба, манера говорить, да и вся его личность.
Позвольте мне привести некоторые биографические подробности о нем. Сергей Юльевич Витте родился 29 июня 1849 года на Кавказе, где его отец был директором местной школы. Его мать, урожденная Фадеева, принадлежала к старинному русскому роду. Он поступил на математическое отделение Одесского университета, но денежные затруднения вынудили его прекратить там занятия. После этого он получил место в компании Юго-Западных железных дорог. Он был еще всего лишь начальником станции Попельня, небольшого местечка неподалеку от Киева, когда Вышнеградский, президент компании, «обнаружил его» и одним махом повысил до должности управляющего отделом эксплуатации компании.
В 1889 году Вышнеградский был назначен министром финансов, и он немедленно вызвал Витте в Санкт-Петербург и сделал его своей правой рукой. Их тесное сотрудничество быстро привело к тому, что репутация России поднялась до уровня, которого она ранее никогда не достигала. Однако в 1892 году Вышнеградский, измотанный работой, вынужден был подать в отставку. Витте стал его преемником на посту министра финансов. Его сила характера, опыт и таланты вскоре обеспечили ему исключительное место среди политических лидеров империи. В конце 1903 года он стал председателем Кабинета министров, но ему не удалось взять верх над безумной комбинацией интриг и спекулятивных сделок, которая привела к последовавшему 8 февраля началу маньчжурской войны. После Мукденской и Цусимской катастроф все единодушно признали, что только он один был достоин того, чтобы вести мирные переговоры. Пятого сентября 1905 года он имел честь выполнить печальную обязанность подписать Портсмутский мирный договор.
В качестве награды Николай II пожаловал ему титул графа, но в глубине сердца царь ненавидел эту гордую и ироничную натуру, этот уравновешенный, проницательный и едкий ум, при контакте с которым он всегда чувствовал себя не в своей тарелке и обезоруженным.
Однако революционные беспорядки все больше возрастали, став настоящей угрозой для основ династии.
До сих пор Витте всегда был искренним сторонником самодержавия. С его точки зрения у западных государств не было особых причин гордиться своими конституционными догмами, и царизм – хотя часть его аппарата, возможно, могла бы пойти на обновление – идеально подходил инстинктам, нравам и способностям русского народа. Но перед лицом этой возрастающей угрозы Витте не колебался.
Тридцатого октября, после непрерывных переговоров с объятым страхом царем, он убедил последнего подписать знаменитый Манифест, которому, казалось, было суждено стать русской Великой хартией вольностей и, допуская принцип различных фундаментальных свобод, предписать созыв в самые ближайшие сроки Государственной думы. Неделей позже Витте был назначен председателем Совета министров.
В течение последовавших месяцев положение в стране нисколько не изменилось к лучшему. Ободренные своими первыми успехами, партии левых выдвинули новые требования. Самонадеянность и дерзость революционеров неизмеримо возросли. Одновременно агрессивные реакционные силы, дело рук «черных сотен», мобилизовали отсталое население во имя ортодоксального абсолютизма. Повсеместно в империи прокатилась волна резни и избиения либералов, интеллигенции и евреев. Витте вскоре понял, что он никогда не сможет наладить отношения ни с Думой, поскольку последняя следовала подстрекательской программе, ни с консерваторами, так как они никогда не простили бы ему Манифеста 30 октября.
Предпочитая сохранить себя для будущего, он подал царю прошение об отставке. Царь был только рад его уходу с поста председателя Совета министров. Но прежде чем отдать портфель председателя, Витте не отказал себе в удовольствии добиться последнего успеха на поприще государственной службы – в области финансов, в которой он был признанным знатоком. Шестнадцатого апреля 1906 года в Париже он договорился о займе на сумму в два миллиарда франков на условиях, весьма выгодных для русского казначейства. Пятого мая Николай II наконец принял его отставку и назначил в качестве преемника Ивана Логгиновича Горемыкина, нынешнего председателя Совета министров.
Витте приехал в Санкт-Петербург из Биаррица неделю назад и, как я уже сказал, позавчера навестил меня. Он напомнил мне о нашей встрече осенью 1905 года и сразу же, не став тратить время на предварительные общие темы, вступил со мной в дискуссию, держа прямо голову, устремив на меня взгляд и неторопливо выговаривая отчеканенные и точные слова.
– Эта война – сумасшествие, – заявил он. – Она была навязана царю, вопреки его благоразумию, глупыми и недальновидными политиканами. России она может принести только катастрофические результаты. Лишь Франция и Англия могут надеяться извлечь из победы какую-нибудь пользу… Во всяком случае наша победа представляется мне чрезвычайно сомнительной.
– Конечно, – отвечал я, – польза, которую предстоит извлечь из этой войны, также как и из любой другой, зависит от победы. Но я полагаю, что если мы одержим верх, то Россия получит свою долю, причем немалую, преимуществ и вознаграждений… В конце концов, – и извините, что я об этом напоминаю, – если весь мир сейчас охвачен пламенем войны, то это происходит в угоду интересов в первую очередь и прежде всего России, интересов, которые затрагивают главным образом славян, но не Францию или Англию.