Дневник посла
Шрифт:
Поучение одного священника, которого он вез в монастырь в Верхотурье, внезапно пробудило его мистические инстинкты. Но силы его темперамента, горячность чувств и необузданная смелость воображения бросили его почти тотчас же в развратную секту бичующихся изуверов, хлыстов.
Среди бесчисленных сект, которые более или менее откололись от официальной церкви и которые столь странным образом обнаруживают моральную недисциплинированность русского народа, его склонность к таинственному, его вкус к неопределенному, к крайностям и к абсолютному, хлысты отличаются сумасбродностью и изуверством своих обычаев. Они живут преимущественно в районе Казани, Симбирска, Саратова, Уфы, Оренбурга, Тобольска; их число определяют приблизительно в сто двадцать тысяч. Самая высшая духовность, казалось бы, одушевляет их учение, потому что они себе приписывают ни более ни менее как непосредственное сношение с Богом и воплощение Христа, но чтобы достигнуть этого причастия к небесному,
Богатая натура Распутина подготовила его к восприятию «божественного наития». Его подвиги во время ночных радений быстро приобрели ему популярность. Одновременно развивались и его мистические способности. Скитаясь по деревням, он говорил евангельские проповеди и рассказывал притчи. Постепенно он отважился на пророчества, на заклинание бесов, на колдовство; он даже тем хвастался, что творил чудеса. На сто верст вокруг Тобольска не сомневались более в его святости. Но несмотря на это, и тогда у него были неприятности с правосудием из-за слишком шумных грешков: он бы с трудом из этого выпутался, если бы церковные власти не приняли его под свое покровительство.
В 1904 году молва о его благочестии и слава о его добродетели достигли Петербурга. Известный духовидец, отец Иоанн Кронштадтский, который утешал Александра III в его агонии, захотел узнать молодого сибирского пророка; он принял его в Александро-Невской лавре и радовался, признав на основании несомненных признаков, что он отмечен Богом. После этого появления в столице Распутин отправляется обратно в Покровское. Но с этого дня горизонты его жизни расширились. Он вошел в сношения с целой шайкой священников, больших или меньших фанатиков, больших или меньших шарлатанов, более или менее беспутных, каких сотни среди подонков русского духовенства. Тогда он взял себе в спутники монаха, ругателя и буяна, чудотворца и эротомана, обожаемого народом, жестокого врага либералов и евреев, отца Илиодора, который позже взбунтовался у себя в монастыре в Царицыне и держал Святейший синод в нерешительности буйностью своего реакционного фанатизма.
Григорий вскоре перестал удовлетворяться обществом мужиков и простых попов; его видели важно прогуливающимся с протоиереями, с игуменами, с архиереями, с архимандритами, которые все согласно признавали, подобно Иоанну Кронштадтскому, в нем «искру Божию». Между тем он должен был отражать постоянные приступы дьявола и часто поддавался им. В Царицыне он лишил невинности монахиню, из которой взялся изгнать беса. В Казани однажды, в светлый июньский вечер, он вышел пьяный из публичного дома, толкая перед собою раздетую девушку, которую он хлестал ремнем, что привело в большое негодование весь город. В Тобольске он соблазнил благочестивую супругу одного инженера, г-жу Л., и так влюбил ее в себя, что она всюду кричала о своей любви и гордилась своим позором.
Благодаря этим подвигам, которые беспрестанно повторялись, обаяние его святости росло с каждым днем. На улицах на его пути становились на колени, целовали ему руки, прикасались к подолу его тулупа, говорили ему: «Христос наш, спаситель наш, молись за нас, грешных… Господь послушает тебя». Он отвечал: «Во имя Отца, Сына и Святого Духа благословляю вас, братья! Уповайте! Христос скоро явится. Терпите, в память его смерти! Умерщвляйте свою плоть ради любви к нему».
В 1905 году архимандрит Феофан, ректор Духовной академии в Петербурге, духовное лицо высокого благочестия, духовник императрицы, возымел прискорбную мысль пригласить к себе Распутина, чтобы вблизи наблюдать чудесные действия благодати в этой наивной душе, которую бесовские силы так жестоко терзали. Тронутый его искренним рвением, он ввел его под своим покровительством в круг своей благочестивой паствы, среди которой было много спиритов! Во главе кружка стояла весьма влиятельная группа – великий князь Николай Николаевич, тогдашний командующий императорской гвардией, а теперь Верховный главнокомандующий русскими армиями, его брат великий князь Петр Николаевич, их супруги, великие княгини Анастасия и Милица, дочери короля Черногории. Григорию было достаточно появиться, чтобы изумить и очаровать это общество, праздное, легковерное, предававшееся самым нелепым упражнениям теургии, оккультизма и некромантии.
Все мистические сборища вырывали друг у друга сибирского пророка, «избранника Божия». По странному явлению коллективного заблуждения, престиж старца нигде не утверждался сильнее, чем в серьезной среде, в кругу лиц образцового поведения и нравственности. Было достаточно
Однако же накануне аудиенции император и императрица имели последнее сомнение. Они советовались с архимандритом Феофаном, который их вполне успокоил: «Григорий Ефимович, – сказал он им, – крестьянин, простой человек. Вашим величествам принесет пользу его выслушать, потому что голос русской земли слышится из его уст… Я знаю всё, в чем его упрекают… мне известны его грехи: они бесчисленны и чаще всего мерзки. Но в нем есть такая сила раскаяния и такая наивная вера в божественное милосердие, что я почти ручаюсь за его вечное спасение. После каждого раскаяния он чист, как младенец, который только что омыт водою при крещении. Господь явно дарует ему свою любовь».
Со своего вступления во дворец Распутин приобрел необыкновенное влияние на монархов. Он их наставил, ослепил, нравственно поработил – это было как колдовство. Не то чтобы он льстил. Напротив, с первого же дня он с ними обходился грубо, с дерзкой и решительной фамильярностью, с вульгарным и цветистым многословием, в котором оба монарха, пресыщенные лестью и угодливостью, казалось, наконец признали «голос русской земли». Став очень быстро другом госпожи Вырубовой, неразлучной подруги императрицы, он через нее пользовался значительным влиянием.
Все интриганы двора, все попрошайки должностей, естественно, искали его поддержки. Скромная квартира, которую он занимал на Кирочной улице, а позже – на Английском проспекте, день и ночь осаждалась просителями – генералами и чиновниками, архиереями и архимандритами, статскими советниками и сенаторами, адъютантами и камергерами, статс-дамами и светскими женщинами: это было непрерывное шествие.
Его встречали главным образом у старой графини Игнатьевой, которая собирала в своем салоне на Французской набережной ярких поборников самодержавия и теократии. Первые сановники церкви любили собираться у нее; повышения в церковной иерархии, назначения в Святейший синод, наиболее важные вопросы вероучения, благочиния и церковной службы обсуждались при ней. Ее моральный авторитет, признаваемый всеми, был для Распутина драгоценным вспомогательным средством. Она имела иногда видения. Однажды вечером во время спиритического сеанса святой Серафим Саровский, канонизированный в 1903 году, явился ей. Со сверкающим венцом вокруг головы, он сказал: «Среди вас находится великий пророк. Его назначение – открывать царю волю Провидения и вести его по славному пути». Она тотчас же поняла, что он указывал на Распутина. Император был глубоко поражен этим пророчеством, так как он, как глава церкви, принимал активное участие в канонизации блаженного Серафима и относился к нему с особым благоговением.
Среди лиц, покровительствовавших первым шагам Распутина, была странная фигура доктора Бадмаева. Это сибиряк из Забайкалья, монгол, бурят. Хотя и лишенный всякого университетского диплома, он занимается медициной не тайком, но совершенно открыто, – к тому же странной медициной, соединенной с колдовством. Когда он узнал Распутина в 1906 году, у него была крупная неприятность, какие случаются иногда с самыми честными людьми его сорта.
В конце японской войны один из высокопоставленных клиентов Бадмаева выразил ему свою благодарность, устроив так, что ему было дано политическое поручение к наследственным правителям китайской Монголии. Чтобы обеспечить их содействие, ему было поручено разделить между ними двести тысяч рублей. Вернувшись из Урги, он изложил в докладе блестящие результаты своего путешествия, и, на основании этой бумаги, его надлежащим образом поблагодарили. Но немного времени спустя открылось, что двести тысяч рублей он оставил себе. Дело начало принимать плохой оборот, и тогда посредничество высокопоставленного клиента всё уладило. Терапевт вернулся спокойно к своим каббалистическим действиям.
Никогда еще больные не стекались в таком количестве в кабинет Бадмаева на Литейном проспекте, потому что распространился слух, будто он привез из Монголии всевозможные лечебные травы и магические рецепты, с большим трудом полученные от тибетских колдунов.
Сильный своим невежеством и озарением, Бадмаев, не колеблясь, берется лечить в самых трудных, самых неясных медицинских случаях; однако же он оказывает некоторое предпочтение нервным болезням, психическим страданиям и расстройствам, связанным с женской физиологией. У него есть секретная фармакопея, и он сам приготовляет лекарства, которые прописывает. Он ведет таким образом опасную торговлю наркотическими, болеутоляющими, анестезирующими, возбуждающими средствами; он вычурно называет их тибетским эликсиром, порошком из Нирвритти, бальзамом из Ниен-Чена, эссенцией черного лотоса и т. д. В действительности же он добывает составные части своих лекарственных снадобий у аптекаря-соумышленника. Несколько раз государь и государыня призывали Бадмаева к наследнику, когда обыкновенные врачи казались бессильными остановить гемофилитические припадки ребенка. Там он узнал Распутина. Эти шарлатаны мгновенно поняли друг друга и соединились.