Дневник проказника (др. перевод)
Шрифт:
Я вспомнил, мама говорила мне, что дурно говорить неправду. Я проглотил слезы и сказал: «Другие мальчики не виноваты, это сделала кошка. Я видел, как она с ним играла, когда пошел вниз посмотреть, спрятала ли Бриджет пирожное, и сказать ей, чтобы она лучше его спрятала, чтобы кто-нибудь им не полакомился.»
Профессор надел свои очки и с минуту смотрел на меня ужасно пристально, точно я был червячок, которого рассматривают в микроскоп. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Нужно было заговорить о чем-нибудь другом, и я спросил его: «Вы так и родились лысым, господин профессор? Ваша кормилица забыла дать вам зубы? Отчего она не принесла
Он покраснел, как рак, и ужасно сморщил лоб, — кажется, он хотел сказать, что-то очень строгое, потому что начал так:
— Ты самый дерзкий маленький — апчхи! — которого я когда-либо — апчхи!
Потом он быстро повернулся и вышел из комнаты, потому что мальчики хихикали в свои носовые платки; он сегодня весь день ходит с обвязанной головой и вовсе не похож на профессора.
Говорят, он телеграфировал, чтобы ему сегодня же вечером с нарочным выслали парик. Мальчики сегодня свободны и потому думают, что все обстоит благополучно, но меня заперли в комнате на хлеб и воду, а это уж совсем гнусно.
Не знаю, как бы я провел этот скучный день, если бы не увидел в полу отверстия, прикрытого круглым кусочком жести. Я посмотрел в него, оно приходилось как раз над письменным столом миссис Питкинс, на котором лежало много вещей; я согнул булавку и привязал ее к длинному шнурку, который был у меня в кармане, и для препровождения времени стал удить рыбу. Я наловил много смешных рыб: пару браслетов, кружевное покрывальце с подушки для иголок, несколько очень потешных локончиков, семь шпилек и несколько воротников и рукавчиков, три маленьких покрывала, бутылочку одеколона с привязанной к ней ленточкой, в которую булавка воткнулась очень легко, пудреницу — только крышка свалилась и пудра высыпалась, так что я поскорее закрыл дырку, чтобы мне не досталось за то, что я рассыпал пудру.
Милый дневник, теперь я должен написать маме, сколько я выучил по географии и из других предметов. Она не поверит, что я так тоскую по дому, что мне следует поскорее прислать фруктовый торт. Я сделал такие успехи в чтении и в хорошем поведении, что она могла бы прибавить еще и кремовый.
Глава 16. Я делаюсь клептоманом
Удивительно, право, чему только не научается мальчик в таком приготовительном пансионе. Артур Браун показал мне, как бросать бумажные шарики так, чтобы никто не заметил, кто их бросил. Вилли Вильсон научил меня, как вставать после того, как уже ляжешь спать, и как тогда можно позабавиться; потом как писать ответы на бумажке и класть их в книгу, чтобы не нужно было так много учиться.
Считать в уме страшно трудно, на доске это гораздо легче, потому что можно нарисовать профессора, когда не выходит сложение. Можно нарисовать и миссис Питкинс, только нужно скорее стереть, пока она тебя не поймает, потому что она ужасно сердится, когда ее рисуют такой толстой.
Вчера она поймала меня за этим занятием.
Я должен был стать посреди комнаты в дурацком колпаке из цветной бумаги на голове. Мне это нипочем, только Бетти будет сердиться, если я ей напишу, как они со мною обращаются. Я сказал мисисс Питкинс, что все-таки лучше дурацкий колпак, чем парик —
Мне кажется, что они что-то имеют против меня после случая с париком, хотя новый парик профессора еще лучше прежнего.
Они готовы напасть на бедного Жоржи каждый раз, когда что-нибудь неладно. Это не я разлил чернила по всей комнате, — несправедливо было бранить меня за это — я только привязал чернильницу к хвосту кошки; кошка разлила чернила, а не я.
Профессор говорит, что если еще раз случится что-либо подобное, то меня «суспендируют». Я спросил Джека, что такое значит «суспендировать»? Он сказал, чтобы я посмотрел в толстом словаре, на котором я всегда сижу за обедом; там сказано: прикрепить к чему нибудь вверху, повесить. О, какая ужасная участь ожидает маленького мальчика! А я думал, что вешают только ужасных разбойников.
Мисс Гавен говорит, что меня не повесят, а только отправят домой, а я ведь этого только и хочу; но она говорит, что мама и сестры будут этим очень огорчены — это был бы срам!
Чудеса, право! Как это может быть срамом — увидеть опять своего маленького брата? Но я обещал маме вести себя хорошо и не делать ничего дурного.
У мисс Гавен есть жених. Я видел его карточку. Я рассказал ей про Лили и Монтэгю и спросил ее, когда она выйдет замуж. Она сказала, что не знает, когда, наконец, ее корабль счастливо достигнет пристани. Должно быть, он моряк. Я сказал ей, что мне жаль и что если бы она подождала, пока я вырасту, то я сам бы на ней женился. Она гораздо красивее миссис Питкинс. Я думаю, что она здесь несчастлива, потому что когда я вошел в ее комнату, она плакала; впрочем, может быть, она ела мятные лепешки, от них тоже выступают на глазах слезы.
Миссис Питкинс очень боится разбойников; мальчики говорят, что не проходит ночи, чтобы она не разбудила профессора и не кричала, чтоб он встал, потому что в доме воры. Не знаю, для чего бы ворам приходить, разве только чтобы красть мальчиков. Жаль, что профессору так часто приходится вставать понапрасну, не находя никого; вот в прошлую ночь так действительно был разбойник под ее кроватью. Он ждал, пока они крепко заснут.
Миссис Питкинс храпит во сне, как будто кто льет воду из кувшина.
Вдруг она проснулась и зашептала:
— Питкинс! Питкинс! Под кроватью разбойники.
Он сказал:
— Глупости, спи лучше.
— Но там кто-то есть, — сказала она. — Я чувствую, как он двигается под матрацем. Питкинс, встань! Пожар! Убийцы! Воры! О, Питкинс, зажги же свечку!
Он сказал ей, что она дура. Как раз в эту минуту разбойник толкнул спиной его матрац. Профессор соскочил на пол, как мяч. Миссис Питкинс тоже хотела соскочить, но опрокинулась назад и так испугалась, что не могла встать; при этом она кричала, что разбойник ее режет, что он схватил ее за горло.
Поэтому мистер Питкинс живо побежал в холл и позвал Джека Банса и еще нескольких больших мальчиков. Они зажгли огонь. Просто смех, как она выглядела с волосами, завернутыми в бумажки, и в теплой фланелевой кофте. Джек посветил под кроватью. Там никого не было, потому что я успел улизнуть в темноте и крепко спал, когда вернулся Джек.
Теперь опять все тихо. Единственный раз, когда Жоржи не был замешан вдело.
Миссис Питкинс сдала на хранение свою булавку и запонки профессора. Надеюсь, что с ними ничего не случится. Это был бы ужасный убыток.