Дневник проказника (др. перевод)
Шрифт:
Игрушечная карусель с воздушными шарами
Завтра утром мне нужно будет еще о многом поговорить с профессором, чтобы знать, как управлять шаром. Я перепрыгнул в соседний сад, когда мать Джонни ушла в город, и долго, долго искал стекла дядиных очков, пока не нашел их. Я принес ему немножко глазной воды в бутылочке и сказал, чтобы он ею по вечерам смачивал себе глаза. Еще рано утром я вставил прежние стекла в его очки, и он опять стал видеть по-прежнему и был так доволен, что подарил мне золотой доллар. Он написал другое завещание в мою пользу, и говорил, что я хороший маленький мальчик.
А теперь, милый дневник, я запру тебя в мой письменный стол, чтобы любопытная Бетти ничего не узнала о шаре и не разрушила моих планов. Покойной ночи! Я должен идти спать.
Глава 25. На воздушном шаре
Мой дорогой, дорогой дневник, возможно ли, что я опять вижу тебя? Я испытал гораздо больше, чем ожидал. Думаю, что Робинзон Крузо и Жюль Верн желали бы быть на моем месте, ведь для мальчика моих лет не шутка одному подняться на шаре — это гораздо любопытнее, чем я думал.
В первые полторы минуты это страшно весело, но потом просто ужасно. Я спрашивал Бетти, не поседели ли мои волосы; я думал, что это случится. Я уверен, что больше не буду тем беспечным, неосторожным ребенком, каким был до полета. Мой план подняться одному на шаре имел слишком большой успех.
Я сказал профессору, что родители разрешили мне полететь с ним. Он был очень занят приготовлениями, не стал меня даже расспрашивать и сказал, чтобы я влез в корзину воздушного шара. Я не заставил себя упрашивать и мигом очутился в корзине. Профессор наблюдал за наполнением шара газом, и, не знаю, как это случилось, — он ли развязал ли веревку, которая удерживала шар, или она развязалась нечаянно, этого никто не может сказать, — но когда шар был наполнен газом, и профессор хотел приостановить газ и войти в корзину, в которой уже гордо восседал маленький Жоржи, огромное шелковое чудовище вдруг рванулось и, прежде чем можно было схватить висевшую веревку, поднялось ввысь. Теснившаяся внизу толпа увидела бедного мальчика, махающего платком, в то время, как его несло вверх с ужасающей быстротою.
Загадка: Чем воздушный шар похож на бродягу? (Ответ: С обоими непонятно, чем только держатся)
Да, на одну минуту, или около того, чудесно быть на шаре совсем, совсем одному; как молния, подниматься вверх, махать платком и смотреть на людей, как они все уменьшаются, видеть поезд, который ползет змеей; поля, реки, деревья и заборы, которые делаются все меньше и меньше; но ах, как одинок маленький мальчик, когда он поднялся на какую-нибудь милю [47] . Профессор поставил в лодку маленькую корзинку с несколькими бутербродами и маленькую бутылочку бренди; я сделал глоток, потому что мне было так холодно, и чуть не сгорел изнутри; потом я решил сейчас же полезть по веревке, потому что пальцы мои уже согрелись, и сделать одну или две дырки в оплетке аэростата, как, я читал, это делают, чтобы шар не унесло до Гренландии.
47
Американская сухопутная миля — 1,609 м. То есть, чуть больше полутора км.
Никто не поверил бы, что через шесть или семь часов будет четвертое июля: скорее можно было подумать, что теперь зима. Я рад, что со мною не было сестер. Как они кричали и вопили бы, когда я полез по веревке с перочинным ножом в руках! Дело было трудное, но иначе я замерз бы до смерти — так что нужно было это сделать. Я прорезал две дырки, слез по веревке вниз, съел один бутерброд, надел сюртук профессора, который лежал в корзине, и улегся спать.
Мне снилось, что я лежу в постели, и Бетти будит меня, но вдруг я проснулся, сел и осмотрелся кругом — нет ли чего нового. Была ночь. Месяц светил великолепно. Я спокойно летел над чем-то блестящим и гладким, как серебро; когда я приблизился к нему — что случилось очень скоро, так как шар медленно опускался, — то увидел, что это было море или океан. Тогда я почувствовал, что для меня все кончено, мне суждено утонуть, и мама не узнает, что сталось с ее единственным сыном.
Мне было очень скверно. Я стал думать о разных случаях, которые уже бывали со мною, сколько страху я причинил своим милым родителям, и стал изо всех сил поднимать один из мешков с песком, чтобы выкинуть его за борт, что, как мне рассказывал воздухоплаватель, делают для того, чтобы заставить шар подняться выше, но мешок был слишком тяжел для маленького Жоржи.
Итак, я предоставил себя судьбе и съел еще два бутерброда. Потом я посмотрел за борт корзины и увидел на сверкавшей воде черное пятно. Я сказал себе: «это кит», но, менее чем через пять минут, увидел, что это очень маленький остров, величиной примерно с поле и, прежде чем я успел сказать: «раз-двас», шар, точно птица, приземлился на дерево; он опустился достаточно, чтобы я, как молния, выскочил из него, схватил веревку и привязал ее к сосенке, чтобы удержать шар, — и вот мы были на месте! Потом влез в корзину и улегся, потому что в ней было тепло, а я очень устал и хотел спать.
Когда я проснулся, был уже день. «Алло, Жоржи, — сказал я, — это недурная шутка! Кораблекрушение на одиноком, пустынном острове! О, если бы был со мною дневник, сколько бы я записал в него! Мне сейчас же нужно начать составлять список всего того, что у меня есть, построить себе хижину и жить в ней».
Я съел еще два бутерброда, так что теперь остался только один. Я был очень голоден и мне сильно хотелось съесть и последний, но я удержался. Ужасно хотелось пить, поэтому первое, что я сделал — пошел искать воду. Воды вокруг острова было много, но я боялся, что она соленая. Но другой воды не было, поэтому я вошел в нее и попробовал на вкус, чтобы узнать, где я нахожусь: в Атлантическом океане или в одном из озер между Соединенными Штатами и Канадой; вода была пресная.
Тогда я принялся за работу: спасать мои вещи и построить себе хижину, как Робинзон Крузо, — но ах! — воздушный шар и гроша не стоит в сравнении с кораблем: у меня не было гвоздей, не было корабельных сухарей, ни кусков старого железа, ни солонины [48] , но я утешился тем, что решил воспользоваться самой корзиной вместо хижины. Потом я хотел сделать ограду из кольев для защиты от диких зверей, но кругом не было кольев и, насколько я мог заметить, не было и диких зверей.
48
Солонина — соленое мясо
Тогда я пошел дальше, чтобы обойти весь остров и посмотреть, не найдется ли на мокром песке следов каннибалов. Я прошел добрый кусок, не видя ни следов, ни лодок на воде. Тогда я пошел назад и нашел на пути верный признак цивилизации, от которого забилось мое сердце — старый оловянный кувшин, заржавевший и согнутый, но я решил, не бросать его; он мог мне еще пригодиться; я наполнил его водою, чтобы выдержать осаду на случай, если бы каннибалы все-таки пришли.
Мне стало очень жарко, и я устал. Я полез в лодку, съел мой единственный оставшийся бутерброд, выпил немного воды; немножко поплакал, вспомнив, что сегодня знаменитое четвертое июля, что все наши на празднике, маршируют и стреляют из пушек, и им так весело, а мне даже нечем пообедать, и я не увижу фейерверка и должен буду умереть с голоду на пустынном острове. Но я старался быть таким храбрым, каким должен быть человек в подобном положении. Ничто не помогало, хотя я всячески старался удержать слезы. Я поспал немного и почувствовал себя лучше. Я спросил себя: «Что сделал бы Робинзон Крузо?».
— А, — сказал я, — он взял бы палку и сделал бы на ней надрез, чтобы знать, сколько дней он пробыл на острове.
И я взял палку, сделал на ней надрез, а все остальное послеобеденное время наблюдал, не покажется ли корабль. Но корабль не показывался. Я нашел несколько ракушек, но они были пустые. Я был очень голоден. Стемнело, и я полез в лодку, укрылся сюртуком и спокойно спал всю ночь; я так устал и так боялся.
Настало утро. Я позавтракал одной водой. Я чувствовал, как сильно ноет в желудке и вспомнил, что индейцы стягивают покрепче свои пояса, чтобы не чувствовать голода; но у меня не было пояса, а потому я дал волю голоду. Я сделал еще надрез на палке и пошел бродить, чтобы поискать где-нибудь хлебное дерево, но их не было на острове. На нем ничего не было, кроме песку и маленьких кривых сосен; боль в желудке была у меня страшная. Я вспомнил, как часто я совершенно беззаботно отдавал Таузеру свой сладкий пирожок. Мне очень хотелось знать, что было сегодня за обедом у наших и ищут ли они еще маленького Жоржи. Может быть, они рады, что, наконец, отделались от него: он был такой негодный. Они никогда не найдут его, хотя бы искали месяц, или даже целый год. Когда маленькие мальчики собираются бежать из своего милого, хорошего, уютного дома, как мало знают они, что придется испытать им, если они попадут на необитаемый остров!