Дневник великого князя Дмитрия Павловича, 1906–1907 гг.
Шрифт:
Гуляя, я привлек своей немосковской формой много внимания и, в особенности, мальчишек, они даже доходили до смелости бегать возле и указывать пальцами.
Сделав порядочный круг, мы пришли домой, и меня почти сразу Тётя позвала, там был митрополит, которого я обнимал. Он пригласил нас на заседание палестинского общества в воскресенье, на что мы отвечали, что будем с великой радостью.
За завтраком я получил приглашение ехать в народный дом слушать музыку и оперу, на что Тётя сказала, что можно.
Завтра мы едем в парадных формах встречать Вильгельма [78]
После завтрака был молебен, а потом с трех до шести у меня были уроки, после которых я разбирал книги.
Тётя вернулась, как и хотела, настроение так себе. 10 1/2 часов вечера.
6 октября 1907 года. Москва. Суббота
78
Принц Вильгельм, герцог Сёдерманландский (1884–1965) — первый муж великой княгини Марии Павловны, сестры великого князя.
Сегодня день аварий с Тётей. Встал я, как всегда, в половине 8-го, потом пил с Тётей кофе, за которым Тётя мне сказала, что не нужно быть в парадной форме, потому что Вильгашка не будет, а на то, что я сказал, что все будут в парадной, она сказала, что пускай тогда все остаются в комнатах и не выходят на платформу (вот дура). Но я, в конце концов, поехал всё-таки в парадной форме, но, конечно, без каски.
От 9–10 были уроки, а потом я поехал на вокзал, встретили, приехали обратно, и я поехал в Нескучное, где с м. Куком убил там 9 воробьев, и два голубя, и ворону, а завтрак был, как всегда. С Вильгашкой приехал флиг[ель]— адъют[ант] Оболенский, весьма неумный. И чёрт знает, почему его назначили, а не Бойсмана [79] .
79
Бойсман Камилло Арсеньевич (1864–1913) — флигель-адъютант.
От двух до пяти у меня были уроки опять, а потом я пил чай внизу у Тёти.
Сегодня утром ко мне внесли мебель новую. Она удивительно хороша, и вот по этому поводу Тётя и рассердилась, что я ей ничего не сказал. А я нарочно не сказал, потому что любовь-то очень уж маленькая, и вовсе не хочется делиться с ней моими радостями, и она очень рассердилась, сказала, что я, наверное, хочу секрет из этого сделать и т. д. Да, мне теперь с ней вовсе нелегко, и, по правде, я её не люблю.
После чаю я сидел дома до обеда, который был, как всегда, в 8, а после я играл с новой игрой диаболо, очень забавно, но трудно. Завтра нужно ехать в заседание палестинского общества утром, и это довольно скучно. 11 1/4 часов вечера.
7 октября 1907 года. Москва. Воскресенье
Утром я встал в 8 по случаю праздника, потом мы пили кофе у Тёти, конечно, с Вильгашкой, а потом сидел у себя наверху и ничего особенного не делал.
В одиннадцать я начал одеваться и через четверть часа мы поехали в епархиальный
На заседание мы приехали к концу обедни, которая продолжалась почти четыре часа. В церкви было невозможно душно и жарко, и в то же время дуло отчаянно в том углу, где я стоял, так что моя свечка так невозможно коптила, что прямо лился воск, как вода, конечно, попало и на каску. Потом была панихида по Дяде, а перед этим отец… скачал речь на счет общества и августейшего его основателя. Причем это несносно, он называл Дядю венценосным мучеником и т. д. Панихида кончилась, мы пошли в другую комнату, где мы пили чай со всеми архиереями и другими городскими высокопоставленными лицами.
После чаю пошли все опять в большую залу, где мы прослушали не особенно удачную речь митрополита, и начали потом назначать членов, и секретаря, и т. д., потом певчии пропели концерт, молитву и гимн, и в половине второго все кончилось, мы поехали завтракать, как были, в форме с лентой.
После завтрака мы поехали с Марией и Вильгельмом втроём в Нескучное, где запрягли Мариину кобылку в жёлтый шарабан, я катал их по невозможным местам, и было чрезвычайно забавно.
Вернулись мы к чаю, который был в пять, потом я сидел наверху до обеда.
После обеда мы играли немножко в диаболо, а потом в половине 10-го Тётя по случаю головной [боли] ушла домой, во внутренние апартаменты, и я, простившись тоже со всеми, пошел к Тёте и извинился, что я её не позвал посмотреть мою комнату. Она была, кажется, довольна, насколько она, по правде говоря, может быть, была тронута.
Завтра ничего особенного не делается, кроме того, что мне страшно хотелось бы пойти с Г. М. и с М. Н. в театр Зимина на «Орлеанскую деву», но наверно, можно сказать, что Тётя не позволит мне пойти. 10 1/4 часов вечера.
8 октября 1907 год. Москва. Понедельник
Встал я, как всегда, т. е. даже раньше, в половине 7-го, по случаю уроков, которые нужно было учить. Но потом оказалось, что русский можно было не учить, потому что его нет сегодня, а над ним я и сидел дольше всего.
Кофе в 8, как всегда, но без Тёти, потому что у нее голова болела, и теперь она даже в постели вечером.
В 9–12 у меня были уроки, и потом я сидел дома и ничего не делал до 1 [часу], когда был завтрак. После него поехал в Нескучное с Г. М., взял туда ружье, убил одну ворону и сороку, которую отдал набить.
Туда, вскоре после нашего приезда, приехали М. Н. с Борей. М. Н. гуляла с Г. М., а я с Борей ездили на нагиб и стреляли.
В четыре я вернулся домой, пили чай у Г. М., потому что Тётя пила гораздо позже, так как мы, возвращаясь из Нескучного, увидали Марию, мисс Дж., Вильгаш[ку] и Клерк., едущими в Нескучное, так что чай их ждал.
От четырех были уроки до 6-ти, и, между прочим, от 5–6 — история, которая была довольно хороша, несмотря на то, что я очень боялся этого урока. От шести до восьми я ничего особенного не делал, играл на мандолине, на балалайке и т. д.