Дневник. Обратная сторона победы
Шрифт:
Концерт длился в течении трех часов, и мы смотрели полностью все эти три часа.
Затем Альбус, пошатываясь, вывалился из зала и, наобнимавшись вдоволь с совершенно незнакомыми людьми и напоследок проорав вместе с ними несколько услышанных на концерте песен, зашел в какую-то подворотню, откуда аппарировал в свой кабинет в Хогвартсе.
В кабинете крестный совершал множество совершенных бессмысленных движений, постоянно натыкался на мебель, опрокинул свой огромный стол и разбил мои кубики! Потом довел до сгорания Фоукса своим постоянным
Очень долго он переодевался. Кое-как стянув мои кожаные штаны (и откуда он их только взял?), Альбус поднес их к лицу и очень долго рассматривал. Мне вот тоже интересно, каким образом он умудрился их вообще надеть, если учитывать, что он выше меня на голову и прекрасно знает, что я крайне неодобрительно отношусь к применению магии к моим вещам. Это эксклюзив, и они могут банально испортиться. Наверное, крестный все-таки волшебник, мать его.
Мы с Малфоем довольно продолжительное время любовались на Альбуса, который, не прекращая насвистывать, очень долго выбирал мантию. То ему цвет не нравился, то рисунок. Мне вот была абсолютно непонятна разница между сиреневой мантией с оранжевыми пальмами и бирюзовой в красные огурцы. Малфой, например, от подобного разнообразия впал в ступор. Одно дело видеть нечто на Директоре, встречаясь с ним в коридоре, но вот так весь его гардероб разом — это перебор для изнеженной психики аристократа, обладающего абсолютным вкусом.
При всем при этом крестный щеголял в трусах до колен в трогательный красный горох, но зато в куртке, которую он почему-то не хотел снимать и даже попытался напялить на неё сверху наконец-то выбранную мантию. Мантия, естественно, не натягивалась, и Альбус, вздохнув, снял куртку, явив нам голую (!) старческую грудь. Малфой закашлялся, а я, повернувшись к крестному, прошипел:
— Тебе обязательно нужно было нам этот стриптиз в твоем жалком исполнении показывать?
— А что такого? И вообще, все детали важны!
— Что, даже эти? Какое отношение имеют твои трусы к тому, что произошло?
— А вот меня интересует другое, — Люциус наконец-то смог заговорить, — Вы что, действительно, под мантией ничего не носите?
— Да, а что? — Альбус сверкнул глазами.
— Нет-нет, ничего, просто я не думал, что Вы э… настолько консервативны.
— Ты еще скажи, что не знал, что Альбус — гей, — процедил я злобно, смотря на крестного.
— Что?!
— Люц, не ори. Ты меня оглушил. А что, ты правда не знал? — я удивленно посмотрел на ловящего ртом воздух друга. Все-таки странный он какой-то. Не знает элементарных вещей. Например, то, что Тобиас был магом, к тому же неприлично богатым магом. Не знает, что Альбус — гей. А ведь он этого никогда не скрывал. Один его роман с Гелартом чего стоил. Аб до сих пор плюется. Но, вернемся к просмотру.
Одевшись, Альбус вернул кабинет в приличный вид и, сев за стол, начал сосредоточенно перебирать лежащие перед ним бумаги. Получалось у него плохо. Видимо, крестный не мог сосредоточиться, потому что постоянно срывался на насвистывание. Буквально через минуту он бросил перо и проговорил, обращаясь к новорожденному Фениксу:
— Нужно Севу рассказать.
С
— И тебя совершенно не кольнуло то, что уже четыре часа утра? — я уже не злился, только недоуменно смотрел на крестного.
Альбус только неопределенно пожал плечами. Виноватым он не выглядел.
Я вновь перевел взгляд на неспешно двигающегося по коридорам Хогвартса директора из воспоминаний.
Спускаясь в подземелье и не дойдя буквально десять метров до моих апартаментов, Альбус не выдержал и принялся напевать, причем на русском языке. При этом он двигался слегка пританцовывая.
— Первым парнем я был во дворе.
Всех девчонок я знал очень близко.
Но ужасно не нравилось мне,
Что меня называют со…
Последнее слово Альбус не договорил, потому что остановился перед дверью, ведущей в мои комнаты, с поднятой рукой, постучать, видимо, хотел. Однако не постучал. Вместо этого он долго прислушивался к звукам, которые, судя по всему, доносились из-за двери. Расслышать какие-то подробности было практически нереально, учитывая толщину стен и самой двери. По виду крестного было видно, что в нем ведут борьбу любопытство и порядочность. Победило любопытство. Альбус, воровато оглянувшись по сторонам, быстро нагнулся и припал ухом к замочной скважине, которая по какому-то недоразумению присутствовала на каждой двери Хогвартса.
Сетовать на неделикатность директора не было ни сил, ни желания. Мы с Люциусом подобрались в обратились в слух.
Из-за закрытой двери тем временем раздавалось.
— А-а-а…, — дикий крик боли ударил по ушам. Рей. Он никогда не кричал, как бы больно ему ни было. Спасибо его ненормальному папаше. Что же там творится? А Рейнард тем временем продолжал кричать. — Отпустите меня! Сев, слезь с меня, мне больно! Уроды, скажите же наконец эти два гребанных слова!
— Люц, заткни ему рот, он меня отвлекает! — как же я все-таки растягиваю слова, когда пьяный.
— Отпустите меня, козлы! Дайте мне спокойно сдохнуть!
— Да что ж ты вырываешься, придурок! Люц, держи ему руки, и заткни его уже чем-нибудь!
— Тише, тише, Рей, сейчас тебе будет не больно. Наверное, тебе будет хорошо. Я понятия не имею, что он хочет с тобой сейчас сделать, но думаю, хуже уже все равно не будет, — Люциус, похоже, старался успокоить отчаянно сопротивлявшегося Мальсибера.
— О-у-у, — голос Рея звучал уже глухо. Видимо, Малфой заткнул ему рот.
– Ты уверен, что делаешь все правильно? – прозвучал голос Люциуса.
– Почему нет? На первый взгляд это не сложнее, чем пентаграмму начертить.
– А, ну если ты это сравниваешь с пентаграммой…
— Да не вертись ты. А то я сейчас тебя вырублю, чтобы не мешал, — буквально прорычал я.
Некоторое время из-за двери больше не раздавалось громких выкриков, лишь фоном шло какое-то бормотание.
Буквально минут через пять воцарилась тишина. Затем раздался бодрый голос Люциуса:
— Рей, ты очнулся? Ну как?
— Мне не больно, — голос Мальсибера звучал как-то удивленно. — Люц, ты был прав, я уже очень давно не чувствовал себя так хорошо.