Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная
Шрифт:
— Действительно… — пробормотала я, стараясь подступиться к главной щекотливой теме. — Я что хотела сказать, Олимпий… Твои познания в ранах и целительстве примечательны… для грека.
Теперь брови его взметнулись вверх. Он выглядел настороженно, как газель, которая подозревает, что поблизости бродит лев.
— Для грека?
— Конечно, медицинское образование у нас в Мусейоне по-прежнему самое лучшее в мире, — сказала я. — Ты последователь великого Герофила, чьи анатомические изыскания и опыт в области
— Но что? — Теперь он действительно насторожился.
— Но это всего лишь идеи, теории. Я думаю, что теперь, когда я поправилась, ты должен отправиться в Рим на учебу, — сказала я.
— Я так и знал! — Он покачал головой. — И зачем, скажи на милость, мне ехать в Рим? Если только не шпионить за Антонием.
— Затем, что я весьма ценю твой врачебный талант, но время не стоит на месте, в медицине появляются новые методы… — начала отвечать я, оставив последнюю его фразу без внимания.
— О которых ты, сама будучи врачом, разумеется, прекрасно осведомлена, — насмешливо перебил меня Олимпий.
— Представь себе, я действительно знаю, что римляне добились немалых успехов в лечении ран. И колотых, и резаных, каких угодно. Помимо знакомства с теорией их лекари имеют обширнейшую практику. Последние сто лет Рим почти непрерывно вел войны, и у врачей накопилось очень много опыта. Короче говоря, Олимпий, нечего задирать нос. Грекам есть чему поучиться у римлян.
— Как тебе?
Я пропустила эту шпильку мимо ушей.
— Говорят, они умеют удалять катаракты и зашивать раны так, чтобы они не гноились. Ими разработаны приспособления, зажимающие кровеносные сосуды, и другие, помогающие держать раны открытыми, чтобы извлечь стрелу…
— Конечно, я это знаю, — парировал он. — Неужели ты думаешь, что я не слежу за новинками?
— Но разве тебе не хочется поехать и узнать все из первых рук? Или ты настолько сильно предубежден против римлян, что готов отвернуться от полезных новшеств?
На сей раз он смутился.
— Это потребует слишком много времени, а у меня есть обязанности.
— У тебя есть способные помощники и ученики, и отлучка твоя продлится не более полугода. В марте, с открытием навигации, ты отплывешь и пробудешь в Риме до осени. За это время ты успеешь узнать много нового, а со мной ничего не случится: приглядят твои помощники.
— Мне ли тебя не знать, — возразил он. — За шесть месяцев ты способна вляпаться во что угодно.
— Обещаю выполнять все твои рекомендации.
Отчасти это его успокоило. Возможно, он и вправду нуждался в перемене обстановки, да и природное любопытство побуждало его ответить согласием.
Но теперь, по завершении первого этапа разговора, предстоял еще более деликатный вопрос.
— Есть личное дело, которое я хотела бы…
— Нет, к Антонию я не пойду. Ты прекрасно знаешь, что я терпеть не могу этого человека.
Столь прямое, без обиняков, заявление застало меня врасплох. В защиту Антония мне было сказать нечего. В конце концов, временами я сама испытывала к нему нечто вроде ненависти.
— Нет-нет, — заверила я, — о вашей встрече речи не идет. Просто возьми с собой кого-нибудь из моих астрологов. Того, кого Антоний никогда не видел. А уж астролог сам изыщет способ затесаться в его свиту.
— Значит, я должен сопровождать твоего шпиона в Рим? — простонал Олимпий. — Ты посылаешь меня туда, чтобы обзавестись глазами и ушами в доме Антония?
— Не нужны мне ни глаза, ни уши, — возразила я. — Мой человек должен убедить Антония покинуть Рим.
— Зачем? С какой стати ему покидать Рим? Чтобы вернуться сюда?
— Нет. Я не ожидаю, что он вернется. И не хочу, — добавила я, подумав, что муж Октавии и послушный слуга Октавиана мне здесь не нужен.
— Мне трудно поверить.
— Тем не менее такова правда. Но Антоний должен выйти из тени Октавиана. Рядом с этим человеком он теряет способность мыслить, как будто Октавиан насылает на него наваждение.
— Я тебе давно говорил, что он легко попадает под влияние той сильной личности, что в данный момент находится рядом. Именно по этой причине на него нельзя полагаться. Я предупреждал тебя.
— Ты был прав. Потому и надо отделить его от Октавиана.
— И снова спрашиваю — зачем?
— Я хочу, чтобы он избавился от чужого влияния.
— Ты не ответила на мой вопрос, — безжалостно гнул свое Олимпий. — Зачем тебе нужно, чтобы он избавился от чужого влияния?
Похоже, мой лекарь твердо вознамерился вырвать у меня признание в любви к Антонию. Но у меня имелись и другие доводы.
— Затем, что задача Антония — избавить Восток от парфянской угрозы. Пока он торчит без толку в Риме, время уходит. Если оно будет упущено окончательно, нам всем придется несладко.
Олимпий хмыкнул.
— И я полагаю, ты хочешь, чтобы я писал тебе длинные обстоятельные отчеты о Риме и тамошних сплетнях, — проговорил он.
— Да, конечно, — ответила я. — Со времени моего отъезда прошло пять лет. Многое изменилось. Мне любопытно. Удружи мне, пожалуйста. Разумеется, я оплачу и путешествие, и проживание, причем так, чтобы ты ни в чем не знал нужды.
Я знала, что это приманка, перед которой он не устоит. Олимпий относился к разряду бережливых людей, имеющих тайную склонность к расточительству. Если роскошно жить за чужой счет, можно потрафить обеим склонностям.