Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная
Шрифт:
Когда солнце стало клониться к горизонту, мы снова вернулись к стене. Тени углубили контуры фигур и сделали их отчетливее. Теперь можно было не только разглядеть величественные фигуры царя и царицы, но оценить искусственную проработку деталей убранства, вплоть до головных уборов и париков.
— Здесь ты пребудешь вечно, — сказала я Цезариону. — Навсегда останешься молодым и прекрасным, всегда будешь радостно подносить дары богам.
Искусство позволяет нам замедлить ход времени, если не остановить его, а в жизни оно неумолимо.
Происходили
Мардиан поднял одну и одобрительно повертел в пальцах.
— Нет веса более приятного, чем тяжесть серебряной монеты — если не говорить о тяжести золота.
Как всегда, мой советник был в пышном шелковом одеянии, а на его запястьях поблескивали широкие золотые браслеты.
— Не хочешь ли ты пожертвовать свои браслеты на переплавку? — спросила я, кивнув на его украшения.
Он рассмеялся и скрестил руки, как бы защищая свои сокровища.
— Никогда!
Эпафродит взял одну из монет и внимательно рассмотрел ее.
— Римляне могут нам позавидовать, — сказал он. — В последнее время им пришлось понизить качество своих монет, поскольку Секст продолжает угрожать поставкам продовольствия в Рим. Да и вообще, пока он властвует на море, римское хозяйство трещит по швам.
— Это ощущается не только в Риме, — добавил Мардиан. — Антонию тоже пришлось снизить качество своих монет.
«Ага, — подумала я. — Значит, лицо Октавии отчеканено не на чистом серебре, а чуть ли не на медяшке. Так ей и надо!»
Я горделиво накрыла ладонью собственные монеты, сознавая, что своим процветанием Египет во многом обязан моим замечательным советникам.
— О, а вот и жених! — приветствовала я вошедшего Олимпия. — Мы поздравляем тебя!
Странно было осознавать, что он — первый из моего ближнего круга, кто стал семейным человеком. Я советовала ему жениться не один год, но когда это произошло, начала испытывать сомнения: а достойна ли моего доброго друга его супруга, сможет ли она в должной мере понимать его? За ней закрепилась слава ученой особы, но я надеялась, что она не посвящает всю себя манускриптам, как иные женщины — кухне. Одна крайность так же плоха, как и другая. Помнится, сам Олимпий как-то сказал, что зануднее дурака — только ученый педант.
— Да, я вступил в благословенное царство, — сказал он. Мы не поняли, всерьез он или шутит. — Ну-ка дайте мне вина!
— Неужто от семейной жизни пересыхает в горле? — лукаво осведомился Мардиан.
— Это ты сказал, не я, — отозвался Олимпий и осушил чашу.
Мне же пришло в голову: для него открыты многие стороны моей личной жизни, мне же о нем никогда столько не узнать. Он никогда не поделится со мной тем, чем я вынуждена делиться с ним, — такова странная привилегия врачей. Правда, это не остановило моего любопытства.
— Доркас придет к нам сегодня? — спросила я.
Я ее еще не видела.
— Нет, она в библиотеке. Кроме того, ты ее не приглашала.
— Ну что за глупости. Разумеется, приглашение относится к вам обоим.
— Я скажу ей. Потом.
Я задумалась — может быть, он не хотел ее приводить? Впрочем, это прояснится со временем. Все рано или поздно проясняется.
— Мне радостно: у меня есть все, чего только может пожелать царица, — сказала я громко, чтобы привлечь их внимание. — Главное мое богатство — самые лучшие, самые мудрые и преданные в мире советники и сын, которым гордилась бы любая мать, любая властительница до пределов земли!
Цезарион сначала просиял, потом покраснел.
— Прошу всех разделить со мной радость.
Я кивнула слугам, и те начали разносить кувшины с вином и блюда с угощениями.
Мардиан, улучив момент, шепнул мне на ухо:
— Тут парфяне явились, несколько человек. Просят принять для переговоров о союзе.
— Официальные послы или частные лица? — спросила я.
— Частные лица, — ответил Мардиан, — но с определенными полномочиями. Они говорят, что их послали разведать здешние настроения, и если ты выразишь готовность к переговорам, сюда прибудет настоящее посольство с официальными предложениями.
— Парфяне! — Я покачала головой. — Вот уж не ждала. Как думаешь, это не шпионы, прибывшие разведать, что у нас да как, перед последующим нападением?
По моему разумению, отдаленная Парфия не была заинтересована в союзе с нами, но вынашивать идею захвата столь богатой страны вполне могла.
— Нет, я думаю, что они готовятся к неизбежной войне с Римом и ищут союзников по всему Востоку. Возможно, они рассматривают эту войну как столкновение двух миров, Востока и Запада. Кстати, такая точка зрения весьма распространена. Думаешь, они ошибаются?
— Может быть, и нет.
Может быть, и на самом деле все просто: Рим и Запад будут расширяться на Восток, пока не уткнутся в какой-нибудь крепкий камень. В парфян? В индийцев? Как далеко покатится их неудержимый вал, пока не разобьется о несокрушимую преграду?
— Так как, ты их примешь? Или пусть отправляются восвояси?
На миг у меня возникает искушение. Когда-то кандаке пыталась увлечь меня идеей восточного союза — и вот возможность воплотить ее идею в жизнь. Египет и Нубия в союзе с Парфией, Аравией, Мидией, может быть, даже Индией и страной Куш составили бы силу, способную противостоять Риму.