Дневники Клеопатры. Восхождение царицы
Шрифт:
Тот поклонился и покинул покои. Цезарь повернулся ко мне.
Наступил решающий момент. Сейчас он протянет руки и овладеет мною, как овладел Галлией и Римом. Я собралась с духом и приготовилась.
— Почему ты посылала припасы Помпею? — прозвучал неожиданный вопрос.
До этого я не поднимала глаз, ожидая его действий. Теперь я видела, что он смотрит на меня и прекрасно понимает, чего я жду, но не слишком этим интересуется. Наверное, моя готовность оттолкнула его или просто позабавила; невозможно определить.
— Пришлось, — сказала я. — Великий Помпей был покровителем моего отца.
— А как насчет его сына Гнея Помпея?
— Что ты имеешь в виду?
— Он твой союзник? Чем ты обязана ему?
— Ничем.
— Хорошо. Я собираюсь убить его. И не хочу, чтобы из-за него ты стала моим врагом.
«Я собираюсь убить его». Эти слова прозвучали так беззаботно, словно он сказал: «Я собираюсь на рыбалку». Мне вспомнился рассказ о том, как Цезарь пригрозил убить одного трибуна, дерзнувшего потребовать от него отчета в расходовании казенных средств. При этом он добавил: «Имей в виду, молодой человек: мне более неприятно об этом сказать, чем сделать».
Теперь я чувствовала, что такая история похожа на правду.
— Делай как тебе угодно, — услышала я собственный голос.
— О, ты даешь мне разрешение? — сказал он. — Любезно с твоей стороны.
— Я здесь не для того, чтобы обсуждать Помпея. Я здесь, потому что меня незаконно сместили с трона и потому что в твоей власти восстановить справедливость. Мой брат и его советники-злодеи…
Цезарь поморщился.
— Пожалуйста, не надо использовать затасканные и ничего не значащие слова. Признаться, мне нет дела до того, добры они или злы, но эти люди бесчестны и, хуже того, не умны. Не беспокойся, ты вернешься на трон — я за этим прослежу. — Он помолчал и добавил: — Как ты сама только что сказала, смелость приносит награды. А ты проявила немалую отвагу.
— Благодарю тебя, — кивнула я, хотя вовсе не была уверена, что ему можно доверять.
— Теперь, когда мы все обсудили, — промолвил Цезарь, — дай мне твою руку в знак дружбы и союза.
Я протянула руку, и он ухватил ее обеими своими — к моему удивлению, кисти у него были хоть и сильные, но маленькие.
— У тебя никогда не будет повода усомниться в моей верности, — пообещала я.
— Верность — редкое качество. Особенно среди Птолемеев.
Казалось, будто передо мной уже другой человек: тон и выражение лица смягчились, только в глубине глаз сохранялась настороженность. Он сидел, расслабившись, хотя правая ладонь лежала недалеко от рукояти меча.
— Я хотел бы верить тебе, — произнес Цезарь со всей искренностью. — Мое слово нерушимо, но до сих пор я еще не встречал человека, который бы так же твердо держал свое.
— Теперь встретил, — заверила я его.
Я сдержала обещание. Я оставалась верна ему даже после его смерти.
— Да, — произнес он все с той же улыбкой. — Я помню, как пообещал киликийским пиратам, похитившим меня, что вернусь и перебью их всех. Они не поверили, потому что в плену я подружился с ними, пил вино и распевал песни у костра. Однако я сдержал слово.
Я содрогнулась.
— Ты хочешь сказать, что держишь свое слово, если обещаешь кого-нибудь убить? Я под верностью подразумеваю не только это.
— Я держу свое слово во всем — и в хорошем, и в плохом.
— А как насчет твоих брачных обетов? — невольно вырвалось у меня.
Как мог этот знаменитый распутник говорить о верности?
— Ну, брак это другое дело, — заявил он. — Впрочем, в Риме брачные обеты попираются повсеместно. Правда, в известном смысле я верен Корнелии.
— Ты женился на ней в юности, — припомнила я.
— Да. Я любил ее. Боюсь, с годами эта способность утрачивается. — Он говорил с такой горечью, что я ему почти поверила. — Пожалуй, после пятидесяти остаются лишь любовь к своей армии и верность солдатам.
— Не думай так, — услышала я себя со стороны. — Это хуже, чем потерпеть поражение в бою!
Теперь на его лице появилась искренняя улыбка.
— Подожди, пока тебя победят в сражении, тогда и говори. Нет ничего хуже участи побежденного.
— Ты говоришь, как завоеватель мира, — сказала я, не сводя с него глаз: ведь он и был завоевателем мира, новым Александром. Подумать только, он сидел здесь, в моей комнате, на моем стуле, и даже не отличался высоким ростом. — Я надеюсь, что ты нанесешь сокрушительное поражение моему брату и его армии!
— До сих пор эта армия не давала о себе знать. Я осматривал достопримечательности твоего великолепного белого города, побывал в Мусейоне, посещал лекции, читал свитки в библиотеке. Египетские войска по-прежнему стоят на восточном рубеже, охраняя границу от тебя.
— Как только им станет известно, что я проскользнула в столицу, они очень скоро появятся здесь.
— Тогда передо мной очень непростая задача. У меня всего четыре тысячи человек и тридцать пять кораблей. Как я понимаю, в египетской армии двадцать тысяч человек. Численное превосходство составляет пять к одному.
В его устах это прозвучало как нечто забавное.
— Мы победим их! — яростно воскликнула я.
— Ну а я тем временем пошлю за подкреплением, — сказал он.
— Благоразумно, — откликнулась я, и мы оба рассмеялись. — Давай я покажу тебе твои покои, император, — предложила я. Они знакомы мне как мои собственные.
— И они снова станут твоими, — промолвил Цезарь, скрестив руки на груди.
— Это порадовало бы меня, хотя я могу подобрать для себя и другие комнаты, рядом с храмом Исиды.