Дневники
Шрифт:
Но дело не в психологиях теперь. Остается факт - объявленное большевистское правительство: где приемьер - Ленин-Ульянов, министр иностр. дел - Бронштейн, призрения - г-жа Коллонтай и т.д.
Как заправит это пр-во - увидит тот, кто останется в живых. Грамотных, я думаю, мало кто останется: петербуржцы сейчас в руках и распоряжении 200-сот тысячной банды гарнизона, возглавляемой кучкой мошенников.
Все газеты (кроме "Биржевых" и "Р. Воли") вышли, было... но по выходе были у газетчиков отобраны и на улицах сожжены.
Газету Бурцева "Общее Дело" накануне своего падения запретил Керенский.
Мы отрезаны от мира и ничего, кроме слухов, не имеем. Ведь все радио даже получают - и рассылают - большевики.
К X. из крепости телефонировали, что просят доктора, - Терещенко и раненый вчера при аресте Рутенберг: "а мы другого доктора не знаем".
Погадавши, подумавши... X. решил ехать, спросил автомобиль и пропуск. Еще не возвращался.
Кажется, большевики быстро обнажатся от всех, кто не они. Уже почти обнажились. Под ними... вовсе не "большевики", а вся беспросветно-глупая чернь и дезертиры, пойманные прежде всего на слово "мир". Но, хотя - черт их знает, эти "партии", Черновцы, например, или новожизненцы (интернационалисты)... Ведь и они о той же, большевистской, дорожке мечтали. Не злятся ли теперь и потому, что "не они", что у них-то пороху не хватило (демагогически)?
Позже.
X. вернулся. Видел Терещенку, Рутенберга и Бурцева, да кстати и Щегловитова с Сухомлиновым. Карташева увидит завтра. Терещенко простужен (в Трубецком бастионе, где они все сидят, не топили, а там сырость), кроме того, с непривычки трусит. Рутенберг и Бурцев абсолютно спокойны. Еще бы, еще бы. Рутенберг - старый террорист (это он убил Гапона), а о Бурцеве я уже говорила. Маслов в тяжелом нервном состоянии ("социалист" называется!, но, впрочем, я его не знаю).
X. говорит, что старая команда ему, как отцу родному, обрадовалась. Они под большевиками просто потому, что "большевики взяли палку". Новый комендант растерян. Все обеспокоены, - "что слышно о Керенском?"
Непрерывные слухи об идущих сюда войсках и т.д.
– очень похожи на легенду, необходимую притихшим жителям завоеванного города. Я боюсь, что ни один полк уже не откликнется на зов Керенского - поздно.
Сейчас легенда сформировалась в целое сражение где-то или на станции Дно (блаженной, милой памяти Марта!), или в Вырицах.
27 октября. Пятница.
Целый день народ, не могла писать раньше.
– То же захватное положение. Газеты социалистические, но антибольшевистские, вышли под цензурой, кроме "Новой Жизни", остальные запрещены. В "Известиях" (Совета) изгнана редакция, посажен туда больш. Зиновьев. "Гол. Солдата" - запрещен. Вся "демократия", все отгородившиеся от
б-ков и ушедшие с пресловутого съезда организации, собрались в Гос. Думе. Дума объявила, что не разойдется (пока не придут разгонять, конечно!) и выпустила № "Солдатского Голоса" - очень резко против захватчиков. Номер раскидывался с думского балкона. Невский полон, а в сущности, все "обалдевши", с тупо раскрытыми ртами. В Думе и Некрасов, ловко не попавший в бастион.
Интересны подробности взятия министров. Когда, после падения Зимнего Дворца (тут тоже много любопытного, но - после), их вывели, около 30 человек, без шапок, без верхней одежды, в темноту, солдатская чернь их едва не растерзала. Отстояли. Повели по грязи, пешком. На Троицком мосту встретили автомобиль с пулеметом; автомобиль испугался, что это враждебные войска, и принялся в них жарить; и все они, - солдаты первые, с криками, -- должны были лечь в грязь.
Слухи, слухи о разных "новых правительствах" в разных городах. Каледин, мол, идет на Москву, а Корнилов, мол, из Быхова скрылся. (Корнилов-то уж бегал из плена посерьезнее, германского... почему бы не уйти ему из большевистского?).
Уже не слухи, - или тоже слухи, но упорные, - что Керенский, с какими-то фронтовыми войсками, в Гатчине. И Лужский гарнизон сдался без боя. От Гатчины к Спб. наши "победители" уж разобрали путь, готовятся.
Захватчики, между тем, спешат. Троцкий-Бронштейн уже выпустил "декрет о мире". А захватили они решительно все.
Возвращаюсь на минуту к Зимнему Дворцу. Обстрел был из тяжелых орудий, но не с "Авроры", которая уверяет, что стреляла холостыми, как сигнал, ибо, говорит, если б не холостыми, то Дворец превратился бы в развалины. Юнкера и женщины защищались от напирающих сзади солдатских банд, как могли (и перебили же их), пока министры не решили прекратить это бесплодие кровавое. И все равно инсургенты проникли уже внутрь предательством.
Когда же хлынули "революционные" (тьфу, тьфу!) войска, Кексгольмский полк и еще какие-то, - они прямо принялись за грабеж и разрушение, ломали, били кладовые, вытаскивали серебро; чего не могли унести - то уничтожали: давили дорогой фарфор, резали ковры, изрезали и проткнули портрет Серова, наконец, добрались до винного погреба...
Нет, слишком стыдно писать...
Но надо все знать: женский батальон, израненный затащили в Павловские казармы и там поголовно изнасиловали...
"Министров-социалистов" сегодня выпустили. И они... вышли, оставив своих коалиционистов-кадет в бастионе.
28 октября. Суббота.
Только четвертый день мы под "властью тьмы", а точно годы проходят. Очень тревожно за тех, кто остался в крепости, когда "товарищи-социалисты" ушли. Караул все меняется, черт знает, на что он не способен. Там чепуха, свиданий никому не дают, потом одним фуксом дали, потом опять всех высадили... Весь день нынче возимся с Гор. Думой ("комитет спасения"). Д. В. там даже был.
С утра слухи о сражении за Моск. Заставой: оказалось вздор. Днем, будто, аэроплан над городом разбрасывал листки Керенского (не видала ни листков, ничего). Последнее и подтверждающееся: прав. войска и казаки уже были в Царском, где гарнизон, как лужский и гатчинский, или сдавался, или, обезоруженный, побрел кучами в Спб. Почему же они были в Царском, - а теперь в Гатчине, на 20 верст дальше?
Командует, говорят, казачий генерал Краснов и слух: исполняет приказы только Каледина (и Каледин-то за тысячу верст!), а Керенский, который с ними, - у них, будто бы, "на веревочке". По выражению казака-солдата: "если что не по нашему, так мы ему и голову свернем".