Дни боевые
Шрифт:
Проходили они и на этот раз недостаточно организованно, с низкой материальной обеспеченностью, рывками, нервно. Нервозность порождалась неуспехами.
Участвуя в боях за Сорокине, мы вначале взаимодействовали со своим левым соседом - дивизией полковника Штыкова, затем с дивизией генерала Розанова и, наконец, когда фронт наш расширился, пытались овладеть опорным пунктом самостоятельно. Правый сосед в боях не участвовал: он продолжал обороняться.
Штыков со своим штабом появился рядом с нами неожиданно, ночью,
За завтраком разговорились. Вспомнили о наступательных боях прошлой зимы, поговорили и о задачах сегодняшнего дня.
– Начальство опять что-то замышляет, делает перегруппировки и все молчком, - говорил Штыков.
– Перебрасывают с участка на участок, как мячик, а зачем - неизвестно. Вот и сейчас перебросили меня, чувствую, заставят Сорокинo брать, но пока ничего не говорят, скажут в последнюю минуту. Ты не знаешь, когда наступать начнем?
– Нет, не знаю, - ответил я.
– Был здесь вчера начальник штаба армии, изучал, планировал что-то, а затем, так ничего и не сказав, уехал в латышскую дивизию к Вейкину. Вечером я зашел к Вейкину, спросил у него, а он только плечами пожал. Так и ушел я от него ни с чем.
– Вот тебе и взаимодействие, - покачал головой Штыков.
– Каждого ограничивают рамками своей задачи, не раскрывая ни замыслов старшего начальника, ни задач соседей. Пришлют выписку из приказа, вот и все, комбинируй как знаешь. Если интересуешься, что будет делать сосед, то сходи к нему сам и узнай, а его добрая воля - сказать тебе это или не сказать. А как у тебя с людьми?
– Хвалиться нечем, ниже среднего. Хоть и в обороне лежим, а потери несем каждый день. Люди выбывают, а пополнения не поступает.
– А у меня совсем людей мало, - вздохнул Штыков.
– Плоховато дело и со снарядами.
Переговорив о делах, мы перевели разговор на знакомых нам офицеров.
– Скажи, пожалуйста, как у тебя мой Чуприн поживает?
– спросил я Штыкова.
– Аа-а!.. Алексей Иванович! Ну, это молодец! За такого командира, откровенно говоря, я тебя благодарить должен. Сейчас на полк его поставил, думаю, справится. Да, ты знаешь, - Штыков улыбнулся, - он теперь отец, сынишка у него растет, Алексей Алексеевич.
Так беседовали мы со Штыковым дня за два до начала наступления, не предвидя, как и когда оно начнется и во что выльется.
А началось оно очень просто и еше проще закончилось.
Был получен приказ, в котором указывались задача и время начала действий и давалась выписка из плана артиллерийского наступления.
Согласно плану за продолжительной артподготовкой должен был последовать огневой налет по переднему краю, а вслед за ним бросок пехоты в атаку.
Но в бою всё приобрело иной вид, чем на бумаге.
Рано утром, до начала артподготовки, я был
Началась артподготовка. Реденько, один за другим, проносились над головой снаряды и падали на широком фронте, создавая видимость не артподготовки, а пристрелки.
– Какой же толк от вашего огня?
– спросил я у Носкова.
– А что же я могу поделать?
– ответил он.
– Снарядов мало.
– Мало снарядов, так надо бы и время брать меньше, вместо сорока минут хватило бы пятнадцати.
– На меня не обижайтесь, товарищ полковник, я здесь ни при чем, сказал Носков, - план прислали сверху, армейскую операцию планировала армия, а не мы.
Он был прав.
Наступило время огневого налета. Огонь несколько усилился, но опять это было совершенно не то, чего ожидала изготовившаяся к атаке пехота. В атаку она поднялась не дружно. Ее бросок к окопам противника был встречен шквалом неподавленного огня, и она тут же вынуждена была залечь в снег и окапываться.
Наблюдая за всем этим, я нервничал, ругался с командирами полков, вызывал к проводу комбатов, но был бессилен что-либо изменить.
Подчиненные реагировали на мои требования по-разному.
– Заикин! Почему не атакуете?
– спрашивал я у командира Карельского полка.
– Сильный огонь не дает пехоте подняться.
– Подавляйте его и атакуйте!
– Стараемся, но не можем. Подавите, пожалуйста, артиллерию и минометы. Почему молчит наша артиллерия, почему она не хочет помогать пехоте?
– Помогает, как может. Подавляйте своими средствами и атакуйте! Алло!.. Алло!.. Николай Васильевич!
– звал я.
– Карельцы никогда не подводили, они и сейчас не должны подвести! Алло!..
Но Заикина у телефона уже не было. Он совершенно не выносил, когда я случайно в бою называл его по имени и отчеству. Он считал тогда наши дела настолько плохими, что хватал автомат, срывался с места и бежал в один из батальонов, чтобы участвовать в бою лично.
– Черепанов! Почему не атакуете?
– спрашивал я командира Новгородского.
– Не подавлен огонь. Пехота рванула и залегла, ничего поделать не может. А батальон Захарова совсем не поднялся.
– Почему?
– Захаров артподготовки ждет.
– Да что он? Артподготовка уже была. Часы-то у него есть? Сигнал атаки видел?
– И часы есть, и сигнал видел, а артподготовки, говорит, на его участке не было.
– Соедините меня с Захаровым!
– требую у телефонистов.
– Я вас слушаю!
– доносится голос комбата.
– Вы почему не перешли в атаку? Все атаковали, а вы лежите, товарищей подводите!
– обрушиваюсь я па него.
– Товарищ первый, - отвечает он, - у вас по плану атака после артподготовки, а артподготовки еще не было.