Дни нашей жизни

Кетлинская Вера Казимировна

С того дня все, что он делал, было так или иначе связано с Валей. Он прекрасно понимал, что Николай Пакулин изо дня в день «работает» с ним, что и в обще­житии комсомольцам поручено воспитывать его, чтобы он не напивался, не хулиганил и посещал лекции и вече­ра самодеятельности. Но на лекции и вечера он упорно не ходил, над своими «воспитателями» посмеивался и был твердо уверен в том, что у них ничего не вышло бы, не захоти он сам измениться. А измениться ему хоте­лось, потому что ему была невыносима презрительная усмешка Вали.

Однажды он увидел ее у доски Почета, где только что вывесили фотографии особо отличившихся рабочих. Он подошел и указал на фотографию Николая Пакулина:

—

Мой бригадир.

— А вас здесь нет?

Валя усмехалась — должно быть, знала о нем боль­ше, чем он предполагал.

— Пока нет, но буду.

Как он приналег тогда на работу, добиваясь успеха, отличия, похвалы! Сперва он «рванул», надеясь прийти к славе самым быстрым способом, но вместо этого запо­рол бронзовую втулку. Николай вытащил деталь на собрание бригады, и она переходила из рук в руки, так что Аркадий пережил десять минут незабываемого позо­ра. Его задело всерьез, он стал присматриваться к мето­дам работы лучших стахановцев, потихоньку подражая им. Пакулин заметил его старания и предложил:

— Чего в одиночку бьешься? Давай посоветуемся, лучше пойдет.

Первым побуждением Аркадия было послать его к черту, но уж очень ему хотелось добиться успеха. И он скрепя сердце согласился.

Оказалось, что он не знал многих важных истин, известных Николаю. Пришлось выслушивать терпеливые объяснения и даже читать книжки (чего с ним раньше не случалось), он обдумывал очередность и точность своих движений, вникал в таинство обработки метал­ла — и сам удивлялся, как можно было работать, не понимая всего того, что открылось ему теперь.

Сперва он болезненно опасался насмешек — «гляди­те-ка, Аркадий в передовики лезет!» — но никто не сме­ялся и не удивлялся, гораздо больше удивлялись рань­ше — здоровый, способный парень, а плетется в хвосте!

Успех пришел к Аркадию незаметно, когда он уже не рвался к нему в стремлении быстро прославиться, а увлекся делом и научился работать с умом.

С Валей он встречался два раза в неделю на репети­циях и урывками, мимоходом ежедневно видел ее в цехе. Мостовой кран, солидно проплывающий в вышине, казался ему родным. Когда кран приближался к его участку и Валя выглядывала из своей голубятни, Арка­дий махал ей рукой и верил, что она замечает это, хотя она ни разу не ответила. Иногда ему казалось, что Валя сторонится его потому, что он не комсомолец. Вступить в комсомол? Так поздно, в двадцать четыре года? Каж­дый спросит: а где ты раньше был, переросток? Он го­тов был пройти через это, чтобы получить право сидеть рядом с Валей на собраниях и говорить с нею, как Пакулин и другие комсомольцы. Они все были на «ты», ходили друг к другу в гости, устраивали походы в театр и экскурсии. Правда, они приглашали с собою всю моло­дежь и гордились «охватом неорганизованных», но Ар­кадию претила мысль попасть в этот счет. Нет уж, если на то пошло, он сам себя «организует», а может быть, еще и сам затеет какой-нибудь поход, до которого никто другой не додумался!

И потом, стоит вступить в комсомол, как на тебя навалятся всякие обязательства: сделай то, займись этим, стыдно не учиться — пожалуй-ка в вечернюю шко­лу!

Как раз в эти дни драмстудия начала ставить «Рус­ский вопрос» и решили попробовать Аркадия в роли Смита. Режиссер Валерий Владимирович заставлял Ар­кадия без конца повторять первые реплики Смита, вхо­дящего в редакцию.

— Превосходная внешность! — бормотал он и поче­му-то из-под руки, козырьком прикрыв глаза, вгляды­вался в Аркадия. — Ну, повторим сначала. Представьте себе как следует, что вы не были в редакции всю войну. Вы много повидали, многое продумали, вы изменились. Вы уверены, что и другие многое повидали и поняли. Вы рады

возвращению, рядом — любимая женщина. Ну давайте посмелее, от души! Но вы американец, понимаете, американец, а не русский добрый молодец!

Аркадию страстно хотелось получить эту роль — потому, что она главная, и потому, что роль Джесси играла Валя. Он так старательно учил роль, что и во сне и на работе его преследовали реплики Смита.

— Еще раз, голубчик, — вздыхая, просил Валерий Владимирович. — Мы еще попробуем Румянцева. Но не будем отчаиваться. Только поймите — вы возбуждены, решается ваша судьба, вы мечтаете, что у вас все нала­дится: работа, женитьба, заработок — без долларов не будет ничего, понимаете? Вы в Америке. Джесси отка­жется от вас, если вы не сумеете заработать! Ну, начали.

Должно быть, режиссер остался недоволен, потому что на следующую репетицию назначил пробу Румянцевву — парню талантливому, не раз игравшему первые роли, но низкорослому и некрасивому. Аркадий был уверен, что подходит для роли Смита больше, и, провожая Валю домой, спросил ее, что она думает о нем в новой роли.

— Ой, Аркаша, вы просто уморительны! — сдержи­вая смех, ответила она. — Вы не американский журна­лист, а этакий ярославский ухарь-купец!

Заметив, что он обиделся и огорчился, она добави­ла дружески:

— Вам надо поработать, Аркаша, тогда дело пойдет. Вы, наверно, не готовились к роли. Что вы читали об Америке?

Он сконфуженно промолчал.

Назавтра она принесла ему несколько книг — ока­зывается, она попросила библиотекаршу подобрать ли­тературу об Америке, как только ей поручили роль Джесси. Он был очень горд, что она подошла к его стан­ку с пачкой книг и на глазах у всех несколько минут говорила с ним как с товарищем. Но слова ее были горь­ки для него.

— Поймите, Аркаша, — назидательно сказала она, и в ее голосе вдруг появились какие-то нотки, напоминав­шие Валерия Владимировича, — вам надо войти в образ Смита, в его... ну, как это?.. психологическое состояние. Владеть его понятиями, предрассудками, его отношени­ем к жизни. Вам надо влезть в его шкуру.

— Я же не актер-профессионал, — буркнул он, чтобы смягчить удар.

— А мы? — возразила она, пожав плечами. — Или делать основательно, или не браться совсем.

Теперь все это осталось позади — Аркадий успешно репетировал роль Смита в очередь с Румянцевым, а Джесси играла другая девушка, — Валя покинула сту­дию.

Он проглядел, когда с нею случилась беда. Сперва он заметил только ее на редкость оживленный вид. Она необычно рано убегала из технического кабинета и про­пустила одну репетицию. На следующую репетицию она пришла счастливая и взволнованная, путала и пропу­скала реплики, смеялась своей рассеянности, была со всеми ласкова и невнимательна. Обострившимся чутьем влюбленного Аркадий уловил, что ласковость ее — от щедрости счастливого сердца, а невнимательность — оттого, что она мыслями далека от них от всех. А тут еще Валерий Владимирович пошутил, заметив ее рас­сеянность:

— Ну, Валечка, вам сегодня играть только влюблен­ную. Может, пройдем сцену семейного счастья?

У Аркадия потемнело в глазах, он начисто забыл свою роль и еле довел репетицию до конца. Ему хоте­лось проводить Валю и выведать, что с нею (он все еще слабо надеялся, что любовь тут ни при чем), но пока он репетировал последнюю часть сцены, Валя уехала одна.

А затем разразилась беда.

Второго мая Валя была на вечеринке у директора, а на следующий день, наверное, совсем не выходила из дому, так что Аркадий зря дежурил возле Аларчина моста. Когда он увидел ее в цехе, она была очень блед­на и так сосредоточена на чем-то своем, что он не по­смел подойти к ней.