Дни нашей жизни

Кетлинская Вера Казимировна

— Вам поручается круг вопросов, связанных с ге­неральной реконструкцией цеха и переходом на серий­ное производство. Для этого вам надо будет...

Он сделал паузу, разглядывая оживившееся лицо Любимова, и медленно докончил:

— Свои ошибки до конца понять. И отбросить. Здесь у вас подчиненных производственников не будет, но с людьми вы должны научиться работать именно здесь. Привлекая их к разработке всего нового. Учась у них. И еще — перешагнуть через личную обиду и че­рез самого себя, через эту самую свою бесхребетность, страхи и дипломатические

болезни.

Он встал, давая понять, что разговор окончен.

— Вот так, Георгий Семенович, — сказал он, — по­езжайте домой, доболейте свое, а с понедельника — за работу. Да с таким напором, какого вам до сих пор не хватало.

Любимов встал и, волнуясь, заговорил необычно роб­ким, умоляющим голосом:

— Григорий Петрович. Я вам обещаю... Я вам очень благодарен за доверие... Но я вас прошу... Раз­решите сейчас вернуться в цех и эти последние сутки... до сдачи турбины...

— Нет! — отрезал Немиров. — Испытание проведут без вас. Те, кто его подготовил. И вообще вам пока не надо бывать в цехе. Отдохните друг от друга.

На лице Любимова отразилось такое страдание, что Григорий Петрович подобрел к бывшему начальнику цеха — видно, ему и впрямь очень горько отстраниться от производства! Что ж ему мешало эти дни позвонить и поинтересоваться ходом дел — амбиция? стыд? мелоч­ное желание досадить Полозову: ну-ка, выкручивайся без меня?

— Считайте это наказанием, Георгий Семенович. Со­гласитесь, оно могло быть и покрепче.

Любимов знал, что пора уходить, но никак не мог за­ставить себя уйти, не задав томившего его вопроса:

— Григорий Петрович... кого вы назначаете началь­ником цеха?

Немиров с удовольствием ответил:

— Полозова.

— Полозова? — воскликнул Любимов.

Они встретились взглядами.

— Разве вы считаете, что это не деловая кандида­тура?

Любимов опустил глаза. Молчание было долгим, но директору хотелось дождаться ответа, а Любимову было очень нелегко ответить — нелегко после только что про­исшедшего разговора.

— Нет, кандидатура неплохая, — сказал наконец Любимов.

— Вот и я так рассудил. Ну, до свиданья, Георгий Семенович.

— До свиданья, Григорий Петрович. Спасибо.

Когда дверь за ним закрылась, Немиров усмехнул­ся — значит, кое-что уже «дошло»? — и пробормотал, мысленно охватывая все, что связывалось для него с Любимовым:

— Именно так! Именно так!

9

В пятницу ночью успешно закончилось испытание второй турбины, а в субботу утром Алексея Полозова вызвали к директору. Он забежал к Ане, взял ее руки в свои и спросил:

— Если предложат, — соглашаться?

Никогда еще не видала она Алексея таким возбуж­денным, подтянутым и напряженным.

— Соглашаться, — сказала она.

— Не сорвусь?

— Нет.

— Веришь?

— Ты этого хочешь, Алеша, А раз хочешь — спра­вишься.

— Да, хочу!

Он отстранился,

не выпуская ее рук.

— Да, хочу! — повторил он. — Хочу, потому что ви­жу, что и как делать. Знаю, что в цехе поддержат и по­могут. И верю, что смогу.

Он вдруг рассмеялся:

— А может, это все ерунда? Очередная головомойка или начальственная накачка, чтоб не забыл о том, что начальство бдит?

— Ну, беги. Я к тебе зайду узнать.

— Аня… Ты помнишь, какой сегодня день?

— Помню.

— Он же действительно может быть самым лучшим днем, да?

Алексей ушел — возбужденный, целиком захвачен­ный своими надеждами и планами, а она села на под­оконник, проводила его глазами — не бежит только по­тому, что неудобно! — и загрустила. Она так ждала вот этого дня! Когда она возвращалась домой, комната ка­залась ей уже чужой — как в гостинице. Чемоданы уложены, сунуть в один из них халат и полотенце — и уйти не оглядываясь... в ту нелепую, неуютную комнату с глобусом, где жизнь начнется сначала... И вот этот день — это и есть ее день?! Алексей все-таки помнит, что сегодня — суббота. И жадно хочет всего сразу?..

Она повторила про себя: он же действительно может быть самым лучшим днем. Ну нет! Нет, Алеша, нет! Мой день будет только моим днем!

Алексей замедлил шаги лишь у самого здания заво­доуправления. По лестнице он поднимался совсем мед­ленно, собираясь с мыслями. У него не было сомнений, для чего его вызывает Немиров. Уже третий день на за­воде знали, что директор решил снять Любимова, и передавали слова Диденко: «Бывает, что работник еще тут, но сам в себя не верит. Не мы снимаем — он сам себя снял». Что ж удивительного, если на его место вы­двинут человека, принявшего ответственность в трудный час?

С той минуты, когда Любимов покинул цех, оставив Полозова наедине с краснознаменцами и с десятками забот и неприятностей, Алексей фактически принял на себя руководство цехом. Он отдавал приказания, по­тому что их нужно было отдать, и планировал работу на ближайшие дни, потому что никто другой не мог этого сделать.

Утром позвонила Алла Глебовна: Георгий Семенович заболел и получил бюллетень, так что на сдачу второй турбины не придет. Разозлившись, Алексей подумал о том, что дело не только в сдаче второй турбины, что промедление и неразбериха тяжело отразятся на выпус­ке следующих машин, а Любимов и без того недостаточ­но занимался ими... Он позвонил директору:

— Григорий Петрович, товарищ Любимов на бюл­летене. Прошу разрешения принимать все нужные меры по всему ходу работ без оглядки на то, когда выздо­ровеет начальник цеха и что он скажет.

— А разве вы такого права не имеете как замести­тель? — спросил Немиров. — Какие такие особые меры вы собираетесь принимать, что вам нужно специальное благословение?

— Мне нужно знать, что я отвечаю и не обязан огля­дываться, — настаивал Полозов. — Иначе буду просить назначить другого ответственного руководителя. В цехе такое положение, что нельзя ни медлить, ни выжидать.