Дни нашей жизни
Шрифт:
Николай смотрел, как гаснут краски, — желтая становится совсем белесой, а лиловая сереет, и вот уже все погасло, и серые тона неба, домов, асфальта сгустились почти до черных. Пушкинские полчаса. Там, на взморье, Ксана вполголоса читала: «Одна заря сменить другую...», а Николай подхватывал: «Спешит, дав ночи полчаса…»
Лучше бы и не вспоминать ее сегодня! Далекой-далекой представилась Ксана — не дотянуться, не дозваться, да и посмеешь ли теперь, когда опять увидел себя ниже ее и хуже! Противно вспомнить: еще вчера самоуверенно думал, что почти сравнялся с нею, что вот
В памяти промелькнули ее слова, сказанные в тот день, когда она зашла к нему: «Бывает так, что сознательно отказываешься от себя, от выбранного своего пути — ради общего дела...» Валя потом рассказывала, что Ксана плакала навзрыд, когда ее сняли с мастеров и перевели на комсомольскую работу. Плакала? Навзрыд? Он пробовал представить себе Ксану плачущей навзрыд — и не мог. Но ему было легче оттого, что он знал об этой ее слабости.
Да, но она-то подчинилась! — ради общего дела, как она сказала. Поплакала наедине с подружкой — и сделала так, как нужно. А я? Надо было уйти, пережить самому, подумать.... А я, болван, сразу ребят взбаламутил, к Воробьеву побежал, даже маму втянул...
На комсомольском комитете, конечно, заговорят об этом: «Пакулина-то хвалили, хвалили, а каким он себя проявил эгоистом и честолюбцем!» И Ксана услышит... Что она скажет? Что подумает? «А это случается. Сперва хвалишь, а потом и ругать приходится», — так сказал Воробьев.
Воспоминание о разговоре с Воробьевым прямо обожгло его. Он до зримости ясно представил себе цеховое партийное собрание и себя — на трибуне. Кандидата, желающего вступить в члены партии. Он будто слышал вопросы, обращенные к нему, — холодно-вежливые вопросы, на «вы», как к чужому:
— Почему вы протестовали против разделения бригады и отказались принять на выучку молодых рабочих?
— Правда ли, что вы по-обывательски решили, что вашу бригаду расформировали, расчищая путь назаровцам?
— Может ли коммунист и даже просто передовой советский человек уклоняться от общественного дела ради личной славы и выгоды?
Перед ним возникали лица его товарищей по партийной организации, лица, доброжелательно улыбавшиеся ему несколько месяцев тому назад, когда его принимали в кандидаты. И воображение придавало им теперь выражение отчужденности, разочарования, досады, презрения.
Да как же это случилось с ним?
Конечно, ничего непоправимого еще нет. Все можно исправить. Завтра же он поговорит с ребятами...
И вдруг его обожгла новая мысль — он же виноват именно перед своими ребятами! Растил, воспитывал, гордился ими, а когда им поручили трудное дело, в котором только и проявится по-настоящему все, чем они богаты, — не поддержал, не вдохновил, а сам пошел на поводу мелкой обиды и раздражения. Вот тебе и авангардная роль единственного коммуниста в бригаде!
Где-то поблизости хлопнула дверь, девичий голос воскликнул:
— Ой, уже рассвело!
Две девушки, гулко стуча каблучками, прошли мимо Николая, оглядели его, одна задорно спросила:
— Что, не пришла?
И обе
Да, пушкинские полчаса кончились. Сияние новой зари оживило край неба, бросив отсвет на длинное, узкое облако пепельного цвета, тянувшееся над горизонтом подобно лодке без гребцов. Громады домов, и ступени парадной, на которых притулился Николай, и молодые деревца вдоль тротуара будто просияли — нежный, еле уловимый свет скользнул по ним, и стали видимы чуткие к свету стекла на серых фасадах, и каждый листок на каждом дереве, и меловые полоски «классов», нарисованные детьми на асфальте, и круглый плоский камешек, покоящийся внутри мелового квадрата.
Нежная красота рассвета коснулась души Николая, и тем горше показалось ему все, что запутало и омрачило его жизнь. Он готов был безжалостно осудить себя — эгоист, зазнайка, «болен центропупизмом», как говорит Женя Никитин. Но все в нем восставало против таких обвинений. Не чувствовал он себя закоренелым эгоистом, для которого собственный пуп дороже всего.
Недавно, готовясь к докладу в молодежном общежитии, Николай спросил Воробьева: что такое гармония?
— Я теорию музыки не изучал, — ответил Воробьев. — Но, как я понимаю, это вот что: связь, сочетание звуков. Созвучность. А ты почему заинтересовался?
— Да так, хочу понять. Говорят, при коммунизме будет гармонический человек. Значит, все в лад, все созвучно?
Теперь он нарочно рисовал себе разные обстоятельства, когда личные чувства и общественный долг вступают в противоречие: вот начинается война, надвинулась опасность — нет, он идет в бой и ведет за собою других! Ксана согласилась поехать в Петергоф, а мастер просит: очень срочный заказ, поработай сверхурочно, — и он работает, ставит рекорд скоростной обработки, а потом спешит к Ксане, усталый и счастливый, и рассказывает... Да что же это за дурь напала на него сегодня? И если бы хоть кто-нибудь сказал ему, что тут дело именно в этом — в умении подчинить личное общему!
— А вот возьму и все три бригады вытащу! — сказал он себе, изо всей силы потянулся и встал, потому что в победном нарастании света уже наступало утро.
Источник света был еще за горизонтом, но узкое, недавно пепельное облако, похожее на лодку без гребцов, плыло теперь как бы по морю огня, и огненные языки лизали борта лодки. А потом облако разорвалось, и уже не лодка, а три огромные, синие, с пунцовыми краями бабочки затрепетали над вздымающимся пламенем, и ветер понес их в сторону, словно оберегая их нежные крылья.
Из-за дальних крыш выполз краешек солнца.
12
Проводив сыновей на выпускной вечер в техникум, Антонина Сергеевна постояла в нерешительности, так как ей очень хотелось сесть в кресло и почитать, хотя управдом еще утром просил ее обязательно прийти на собрание жильцов дома, потому что иначе «не будет кворума».
Наш народ знаете какой? — уныло повторял он. — Наш народ не вытянешь из квартир. А будет депутат — неудобно. Уж вы меня не подводите!