Дни силы и слабости
Шрифт:
О Тайном Лазе должны были знать все. За последние несколько минут Наивный успел получить такую усталость, что искать Тайный Лаз самостоятельно поленился. Он стоял прямо посреди переулка, жадно ловил ртом воздух и опять не замечал, как вокруг него сгущаются Заинтересованные Лица.
Внезапно на его плечо опустилась рука. Наивный вздрогнул.
– Товарищ, а вас каким ветром сюда занесло?
Позади стоял Сенк, с улыбкой вцепившись в мясистую плоть его плеча. А кто-то из Заинтересованных
Наивный находился в состоянии глубокого шока.
– Альберт Ланге, патрульная полиция. – Представился Сенк. Нарочито небрежным движением он вытащил из кармана свой пропуск, по которому ежедневно проходил турникет в своем офисе, понадеявшись, что «товарищ» – ввиду его наивности – плохо знает язык, или плохо читает, или медленно соображает в стрессовых ситуациях. Помахал пропуском перед лицом. Корочка! Обычно с иностранцами это прокатывало. – Закон, значит, нарушаем? Поддерживаем теневую торговлю?
Тишина. Жадные вдохи.
Сенк изо всех сил старался придерживаться правил. Ни одного слова лжи. Нужно играть по правде. Нужно играть правдой. А если его вдруг сейчас остановит настоящий наряд полиции – они увидят случайно проходившего мимо прохожего, который заметил правонарушение и взялся его предотвратить. Сотрудник серьезной конторы, между прочим. Судя по документам.
– Ну? Отчитываться будем или отмалчиваться?
Несколько секунд прерывистого дыхания ртом. Гипертония.
– Если что – у нас тут машинка рядом стоит. Покатаемся?
Рядом с Черным Рынком стоял заброшенный ржавый грузовик, годами врастающий колесами в землю. Только правду.
В зрачках Наивного отобразился настоящий ужас. Он опять вспомнил про восемь лет. Про то, что жена может уйти к другому. А еще кто-то рассказывал, что в тюрьмах бьют.
– Покупаем? Или продаем? Что и по какой цене? Быстро говори, пока у нас фантазия работать не начала!
Наивный продолжал дышать. Глаза слезились. Колени ныли. Вдруг из другого конца переулка раздался истошный детский крик:
– БЕГИ!!!
Но бежать Наивный уже не мог. Единственное, что он мог, – это сдаться. Здесь и сейчас.
– Я… я ничего не продаю. И не покупаю. Я принес квакегер на ремонт!
Сенк, казавшийся еще более щуплым рядом с верзилой, принял самый грозный вид и нагнул «товарища» – так, чтобы тот оказался чуть ниже самого Сенка.
– Не продаем, говоришь?
– Не… неа.
– И не покупаем?
Наивный замотал головой. Он смотрел в пол и уже сгорал от стыда.
– Только ремонт? – Сенк не ослаблял хватки.
– Да. Но я больше не буду! – Жалобно прохрипел толстяк.
– Не будешь?
– Не бу-у-ду-у!
– Я тебе не верю, – Сенк изо всех сил
Наивный поднял глаза. В них блестели слезы. То ли от бега, то ли от страха.
– Не верю, – повторил Сенк. – Ты здесь человек новый, как тебе верить?
Будь это кто-то другой – кто-нибудь, хоть немного знакомый с порядками города Ж, – Сенк повел бы себя осторожнее. Никому не нужен театр, если зрителя не прет. Но это – чистая душа: в обращении с ней позволительны даже грубые ошибки: она все равно их не заметит.
– Вам… вам тоже денег дать?
«Ребенок с усами, ей-богу», – подумал Сенк и вздохнул.
– «Тоже»? Ты предлагаешь мне деньги? Взятками, значит, швыряемся?
Ему показалось, что Наивный вот-вот заплачет.
– Я… я не знаю…
– «Не знаю»! А знаешь, что это уже не две, а три статьи? Коллаборационизм – восемь лет, попытка побега от полиции – два года и взятка должностному лицу при исполнении служебных обязанностей – это шесть лет. Считать умеем, дружок?
И тут Наивный разревелся. Во весь голос. Как подстреленный медведь, он рыдал, на коленях вымаливая пощады, и выразить мольбу словами уже не было душевных сил. Его запуганный, со всех сторон оккупированный разум бился в истерике, уровень адреналина в крови зашкаливал, сердце обгоняло само себя. Это конец. Все, что он мог сейчас сделать во свое спасение, – попробовать откупиться.
Тем временем на рыдания тучного гостя обратили внимание лавочники ближайших десяти ларьков. Кто-то тихо посмеивался, кто-то так же тихо ненавидел Сенка, кто-то переговаривался с соседом и делал ставки. Кто-то просто смотрел и пил пиво.
«…За что же ж мы боролись, за что же ж мы страждали…»
Кто-то пил чай.
Сенк почувствовал, что находится посреди арены. Это шоу, драматичная коррида должна была окончиться победой тореадора. Но и бык нужен был живым.
– Я… я могу отдать кваке… гер… я могу отдать деньги… – Наивный снова начал шарить в левом кармане шорт.
Сенк тут же отметил еще одну неосмотрительность: только настоящий кретин пойдет в место подпольной торговли, держа деньги в карманах. Тем более, если они не застегиваются.
– Сдались мне твои игрушки, – голос Сенка смягчился и стал почти ласковым. Теперь это был взрослый, одержавший победу над слабым недорослем.
Он дождался, пока Наивный трясущейся рукой протянет ему несколько смятых купюр по сто франков каждая, упаковал их в карман джинсов и проговорил – спокойно и непоколебимо: