Дни силы и слабости
Шрифт:
Девяносто девять процентов Черного Рынка занимала торговля электроникой. Начиная с допотопных водяных пылесосов и экономичных таблеток для освежителя воздуха и заканчивая дорогущими навигаторами для пилотов и жесткими дисками на десять терабайт. Техника была на любой вкус, цвет и кошелек, любого качества: от почти новой до радикально нерабочей. Хотя, разумеется, узнать этот параметр можно было только после совершения покупки.
Субботы на Черном Рынке были днями великих изобретателей, комбинаторов и маркетологов. Своих здесь знали в лицо. (Ибо не так уж и много здесь «своих».) Заезжих брали живьем, иногда за них шла борьба. Если заезжие что-то продают – они дураки, так как нельзя продавать что-либо на рынке, не зная его законов. Если они приезжают,
Бывалые местные, давно знающие Сенка, всегда хорошо к нему относились. Или делали вид, что хорошо относятся. Принимая его в клуб свободных беззаконников, они как бы подписывали негласное соглашение на уровне долгих многозначительных взглядов: «я не лезу в ваши дела, вы не лезете в мои». Со временем он стал разбираться, чувствовать, когда ему дают дельный совет, а когда – пытаются одурачить. Со временем он и сам научился давать дельные советы и дурачить, а также совмещать совет и обман в одной фразе. Он появлялся здесь только с важно поднятой головой и почти постоянно щурящимся взглядом, будто разглядывая что-то вдали. Гордость. Легкая усталость. Интуиция. Чувство собственного достоинства, которое он привык растить в себе, не кичась перед другими. «Я ничего не боюсь». Оно было неочевидным, это чувство, но всякий, с кем Сенку доводилось общаться, на это наталкивался. На эту стену оправданной гордости. В отличие от воров, обманщиков и крайне опустившихся людей, коих тут было большинство, Сенк гордился своей честностью, незапятнанностью, безукоризненностью Остапа Бендера. В нее ведь было вложено столько усилий. Придраться к нему могли только очень немногие полицейские. Как и местные коммерсанты, они тоже знали его в лицо, называли скользким бандитом и редкой сволочью – просто потому, что в законе не прописывались те случаи, которые сводили их с Сэмюэлом Реймером. Поэтому сам Сэмюэл Реймер всякий раз выпадал из областного уголовного регистра – так же быстро, как там и оказывался.
Подойдя к самим воротам, Сенк остановился и посмотрел на сестру.
– Помнишь, как надо себя вести?
Матильда послушно отрапортовала:
– Расчет и спокойствие – наши друзья! Уметь – надо, делать – нельзя!
– Правильно. – Сенк иногда сам придумывал подобные стишки, чтобы их смысл прочнее врастал в юную голову. Он беспокоился, понимает ли она смысл этих слов. Но единственное, что он сейчас может сделать, – это учить ее, чтобы его сестра, как и он сам, жила с этим твердым осознанием: «Хоть апокалипсис – я не пропаду».
Как всегда, на рынке было очень много народу и очень мало места. По улочкам приходилось ходить гуськом. Все ценные вещи были предусмотрительно спрятаны Сенком во внутренние карманы куртки, походка уверенная. Лицо спокойное и непроницаемое, как у судьи. Матильда, резонно попугайничая за своим учителем, приняла такой нездорово спокойный вид, что со стороны это выглядело странно. Они нырнули в поток.
Прием здесь всегда подозрительно радушный. Стоит вам только приблизиться к торговым рядам, как вас тут же буквально обступят, облепят, как пчелы, Заинтересованные Лица. Они сразу поинтересуются, продаете ли вы что-нибудь или покупаете. И, в зависимости от вашего ответа, предложат или купить что-то у вас, или купить что-то у них. И только после этого – убедившись, что вы уже на крючке, – они
В эту субботу ассортимент местных лавочек был на удивление однообразным. И великолепным в своем однообразии. Сенк шел между прилавков так, словно гулял с пуделем по парку, безмятежно косясь то направо, то налево. Сильно щурясь. (За годы близорукости Сенк научился придавать этому прищуру интеллектуальный вид.)
Матильда степенно игнорировала навязчивых продавцов. «Я никого не боюсь». Когда вырастет – она еще всем им на мозоль наступит.
Через несколько минут плавного снования Сенк наконец разглядел в толпе что-то интересное.
В противоположном конце торгового ряда появился человек с растрепанными черными волосами и круглыми, чуть выпученными глазами. Черные усы. Пляжные синтетические шорты. Упитанный. Внешность откровенно южная – и из-за жестких черных волос, и из-за смуглого цвета кожи. Лицо чем-то походило на коровье. Иными словами, личность для здешних мест явно новая, и с местными порядками незнакомая. Это было ясно даже из его поведения: человек вел себя так, словно приехал на ярмарку китайской вышивки, а не на съезд спекулянтов. Он шел походкой туриста. Наивного Туриста, разглядывающего достопримечательности. Не замечал грязи под ногами и под ногтями продавцов. Не замечал их хитрых вопросов. Крючков, которые они забрасывали со всех сторон в проход, вроде «Что продаем? Я куплю!» или «Ищешь качественную вещь, дорогой?» Не замечал, с каким деловым интересом его рассматривают, изучают, чуть ли не препарируют. И в упор не видел горящего в их глазах азарта. Голодного азарта.
Сенк вскинул подбородок, не сводя глаз с Наивного. Слишком неосмотрительно этот тип себя ведет. Гротескно. Что он здесь забыл? Погулять пришел? Карманы нараспашку. В правом – тяжелый прямоугольный предмет. Все мгновенно смекнули, с чем он пожаловал. Или продает, или ремонтирует. Идет, как в музее. Того и гляди, с первым встречным заговорит. Там-то его и заполучат, свеженького. Иностранец? Неужели иностранец? Такая глупость простительна только неместным.
– Мы ничего не продаем, потому что у нас ничего нет, и ничего не покупаем, потому что денег тоже не особо. Мы учимся. – Сенк, не сводя глаз с приближающегося неофита, продолжал поучать сестру.
Матильда оценила глубокомыслие этого высказывания, хотя виду не подала.
– И помни: никогда не ври. Никому.
Она кивнула.
– Вперед.
Это практическое задание. Вскинув подбородок, как это обычно делает ее учитель, Матильда направилась к Наивному. Тот все еще плыл между прилавком бэушных вентиляторов и ларьком пожилого программиста, торгующего всеми существующими на свете видами процессоров, «винтов» и материнских плат.
– Дядь, а вы что-то ищете? – заговорщицким сопрано проорала Матильда, казавшаяся букашкой на фоне гориллы.
Наивный посмотрел на нее сверху вниз.
– Ну ищу. А тебе-то что?
– Мне-то ничего. На преступника вы не похожи. Вот и стало любопытно, что вы здесь забыли, да еще в такое время.
– Гм? – Наивный явно опешил.
– Ну вы же в курсе, что сегодня в двенадцать – санитарный час? Недельная зачистка. Нагрянут полицаи. За данью. Взятками, то есть. Местные откупятся, а вы?
Наивный растерянно схватился за карман.
– Чего? – Наивный, как и полагается непосвященным, соображал туго.
– Деточка, шла бы ты отсюда, – заворчал пожилой программист, почуяв, что у него уводят добычу. Но Матильда эту рекомендацию презрела.
– Дядя, санитарный час. Взятие с поличным, все дела. А путь экстренного отступления у вас есть? Вы в курсе вообще, что вас могут в любой момент поймать? И посадить за коллаборацию, сотрудничество с представителями незаконной торговли? За предмет, который вы принесли.
На громоздком лице Наивного отобразилось смятение. Он явно не осознал до конца, что ему сказали, но общую суть уловил.