Дни силы и слабости
Шрифт:
Сенк носил светлую бороду, длиной уступающую зубной щетке, такие же светлые усы и такую же, как борода, прическу. Хотя прическа порой бывала длиннее бороды. Ее он стриг редко, ибо щетина на макушке – это слишком вызывающе. Бороду он подстригал ножницами по четвергам. Седые волоски ничем не красил – с ними как-то солиднее. За щеками, когда он улыбался, поблескивали два золотых зуба. Их ведь тоже не покрасишь. Телосложение и так выдавало в нем работника исключительно умственного труда. Мощные извилины левого полушария и хитрый, близорукий взгляд. Сутулость. Серо-зеленые глаза. Они конспирировали все, что он хотел
Открыв дверь без ключа (значит, пса уже выгуляла), Сенк сощурил глаза до горизонтальных щелочек и пристально оглядел комнату. Все чисто. Все спокойно. Это показалось ему подозрительным.
Рядом со шкафом, словно британский караульный, стоит Матильда – вытянувшись по струнке и с неестественно радостным выражением лица.
– Ну, как вы тут? – Сенк, не переставая щуриться, закрывает за собой дверь и снимает ботинки.
– Все хорошо. – Матильда не может снять с лица улыбки чеширского уголовника.
– Точно?
– Сто процентов.
В присутствии других людей Матильда – на редкость спокойный, даже замкнутый ребенок. Оторвать ее от рисования или от медитации над какао невозможно. Но стоит только ей избавиться от посторонних глаз – и один Бог свидетель, на что способно это создание.
Сенк не спеша, чувствуя холодный пол сквозь носки, направился к холодильнику – присматриваясь, принюхиваясь и опасаясь подвоха.
Но подвоха все не было и не было.
– А у тебя как дела? – Матильда, не двигаясь с места и не шевелясь, провожала его взглядом. И этот взгляд не вызывал доверия.
– Как дети в школу, – Сенк не сводил глаз с Матильды даже тогда, когда, по мере его перемещения, для этого пришлось выворачивать шею.
Переступив воображаемую черту, за которой находилась «кухня», он наконец повернул голову прямо. Впереди возвышался холодильник.
Сенк наклонился, внимательно рассмотрел ручку. Вроде цела. Потом осторожно открыл дверцу, проверяя холодильник изнутри. «Лампочка горит – значит, все работает». На второй полке затаилось вчерашнее картофельное пюре с горошком. Сенк взял тарелку, понюхал. С пюре, кажется, все нормально. На столе стоял его квакегер – тоже с виду целый. Черная «пудреница», последнее слово компьютерных технологий. «В чем же подвох?»
Он оглянулся на Матильду. Она продолжала стоять, как вкопанная, скалясь во все челюсти.
Сенк понял, что сейчас может потратить весь вечер на поиски, так ничего и не добиться, а на следующий день найти в шкафчике под раковиной чье-нибудь гнездо с живыми птенцами или еще что-нибудь в таком духе.
Экономь время.
– Так, давай, колись. Что я пропустил?
Матильда, не расцепляя зубов, попыталась изобразить беззаботность:
– Ничего.
Напряжение вокруг нее сгущалось невидимой тучей.
– Матильда, я ведь не тупой, – Сенк стал в позу ментора, упершись локтем в один бок и чуть скосившись на одну ногу. – Выкладывай давай, пока то, что ты натворила, еще, может
Матильда мгновенно помрачнела.
– ЭТОГО исправить никоим образом нельзя.
Скорбно опущенные глаза. Твердый, как гранит, голос. Обреченность. После ее слов Сенк понял, что ничего по-настоящему страшного не произошло, и немного расслабился.
– И как же тебе удалось ЭТО провернуть?
Матильда еще раз вздохнула.
– Сама не знаю.
Сенк еще раз внимательно изучил кухню. Скромная, минималистичная обстановка позволяла даже с его слабым зрением ощупать каждый сантиметр. Все казалось таким, каким было оставлено накануне. Нетронутым.
– Тогда я пошел в туалет, – предупреждающе проговорил он, снова пристально глядя на сестру. Эта фраза означала что-то вроде «не убьет ли меня там что-нибудь?».
Матильда продолжала стоять неподвижно, глядя на свои ступни и боясь вдохнуть. «Раз молчит – значит, не убьюсь». В противоположном конце комнаты, рядом с диваном, лежал, высунув язык, пес, любовался хозяевами и безмятежно поливал пол слюной. Довольное лохматое чудище. Несколько секунд в воздухе слышалось только его дыхание.
Сенк, не спуская глаз с сестры, вернулся обратно, к прихожей – рядом с ней находилась ванная. Это была микроскопическая комнатка, которую кто-то изобретательный умудрился оснастить душем, небольшим керамическим корытом (бассейн для колибри) и таким же малометражным унитазом, наверняка украденным в каком-нибудь детском лагере.
Везде было чисто. На полу, в ведре для швабр, на шланге от душа, где частенько собиралась ржавчина. Шланг мертвым питоном висел под стенкой. Даже узор плесени под потолком был оригинальным. Когда доходило до уборки, о плесени всегда забывали.
Сенк задержался на пороге. Оценил обстановку. В воздухе колышется цепочка для слива. Трубы целы. Раковина чиста до такой степени, что в ней можно делать фондю.
Ничто не предвещало беды.
Он оглядел пол. Две тараканообильные трещины. Тряпка для мытья. В углу рядом с унитазом – рулончик туалетной бумаги и флакон со средством «от вредных насекомых». Кроме боевых отметин на этом полу не было ровным счетом ничего.
Сенк почему-то вспомнил, как Матильда в более раннем детстве такие флаконы «переделывала», зачеркивая маркером картинку букашек на этикетке и слово «насекомых», и дописывала вместо этого «людей». Родственники ржали, но сама идея всем нравилась.
Набравшись храбрости, Сенк ступил на кафельную палубу ванной. Когда-то он пришел к неожиданному выводу, что из всей жилплощади, за которую он сейчас платит, а именно – квартиры в двадцать пять квадратных метров – почти всех этих денег стоила бы одна несчастная ванная с плесенью под потолком. Потому что здесь находятся вода, вентиляционное отверстие и унитаз. Ванна – это стратегический объект.
На «кухне» тоже бывает вода, но там ее меньше и теплая есть не всегда. Здесь же – вода постоянная. Хочешь – открывай, хочешь – закрывай. От жажды можно умереть только при очень страстном желании. Потому что, по нынешним временам, вода, особенно горячая – ценный бонус в комплектации жилища. А по мировым водяным меркам, это вообще рай. Лакшери же! Город Ж опустится в самую преисподнюю экономического кризиса, но именно здесь вода будет. Всегда.