Дни в Бирме. Глотнуть воздуха
Шрифт:
Когда они вышли на майдан, он пошел рядом с ней, и она повернулась к нему. У нее было овальное лицо, с тонкими, правильными чертами; не сказать, чтобы красавица, но здесь, в Бирме, где все англичанки тощие и желтушные, она казалась хорошенькой. Он резко отвернул от нее лицо, хотя родимое пятно и так было с другой стороны. Ему ужасно не хотелось, чтобы она увидела вблизи его потрепанное лицо. Он словно бы ощутил мешки у себя под глазами, как некое уродство. Но затем вспомнил, что побрился с утра, и ему полегчало.
– Однако, – сказал он, – вы, должно быть, слегка не в себе после такого дела. Не желаете зайти ко мне и отдохнуть пару минут перед тем, как идти домой? Да и гулять без шляпы уже не стоит в такое время.
– О, благодарю, – сказала девушка, – я
Он подумал, что ей вряд ли известно об индийских правилах приличия.
– Это ваш дом?
– Да. Нужно обойти его. Я скажу слугам, чтобы принесли вам зонтик. Такое солнце опасно для вас, с вашей стрижкой.
Они пошли по тропинке через сад. Между ними сновала Фло, пытаясь привлечь к себе внимание. Она всегда облаивала незнакомых азиатов, но ей нравилось, как пахнут европейцы. Солнце палило все сильнее, от петуний вдоль тропинки веяло запахом черной смородины. На землю сел голубь и тут же вспорхнул, едва Фло метнулась к нему. Флори с девушкой, не сказав ни слова, остановились у куста и стали смотреть на цветы. Их обоих охватило беспричинное счастье.
– Вам, в самом деле, не стоит гулять на солнце без шляпы, – повторил он.
В этих словах почему-то прозвучала особенная близость. Он почему-то не мог не обращать внимания на ее короткие волосы – такими прекрасными они казались ему. Говорить о них было все равно, что касаться.
– Гляньте, у вас кровь на колене, – сказала девушка. – Вы поранились, когда спешили мне на помощь?
На чулке цвета хаки была подсохшая, лиловая струйка крови.
– Да ерунда, – сказал он.
Хотя ни он, ни она не думали так в тот момент. Они принялись наперебой тараторить о цветах. Девушка сказала, что обожает цветы. И Флори повел ее по тропинке, болтая без умолку обо всех растениях подряд.
– Смотрите, как выросли эти флоксы. Они цветут полгода в этой стране. Для них много солнца не бывает. Думаю, те, желтые, должны быть цветом почти как примулы. Я уже пятнадцать лет не видел примулы. И желтофиоли [47] тоже. Те циннии хороши, не правда ли? Словно… нарисованные, с таким чудесным сумрачным окрасом. А это африканские ноготки. Они такие простые, почти сорняки, но поневоле залюбуешься, такие они яркие и сильные. Индийцы их чрезвычайно любят; везде, где побывали индийцы, вы найдете ноготки, даже годы спустя, когда джунгли скроют любые следы человеческого пребывания. Но я бы советовал вам зайти на веранду и посмотреть орхидеи. У меня есть такие, должен показать, совсем как золотые шары – ну просто вылитое золото. И пахнут медом, почти нестерпимо. Едва ли ни единственное достоинство этой нечестивой страны – цветам здесь хорошо. Надеюсь, вам нравится садоводство? Это наше величайшее утешение в этой стране.
47
В английском языке желтофиоль (дословно wallflower – цветок у стены) имеет переносное значение – «дама без кавалера».
– О, я просто обожаю садоводство, – сказала девушка.
Они прошли на веранду. Ко Сла спешно надел инджи и лучший гаун-баун из розового шелка и вынес на подносе графин с джином, стаканы и портсигар. Поставив поднос на столик, он с легкой опаской взглянул на девушку, сложил ладони и торжественно поклонился.
– Полагаю, не стоит предлагать вам выпить в такой ранний час? – сказал Флори. – Никак не втолкую слуге, что есть на свете люди, которые могут дожить до завтрака без джина.
Себя он тоже к ним причислил, велев слуге взмахом руки унести поднос. Девушка присела в плетеное кресло, которое Ко Сла принес из дома и поставил в конце веранды. Над самым креслом висели темнолиственные орхидеи, с пышными золотыми цветами, источая теплый медвяный аромат. Флори стоял у перил, глядя на девушку вполоборота, но не забывая о родимом пятне.
– Какой идеально божественный вид у вас отсюда, – сказала она, глядя на склон холма.
– Да, не правда ли? Великолепный, в этом желтом свете, пока солнце набирает высоту. Я люблю, когда майдан такого густо-желтого цвета, и те огненные деревья, как малиновые клубки пряжи. И те холмы на горизонте, почти черные. Мой лагерь, – добавил он, – на другой стороне тех холмов.
Девушка, страдавшая дальнозоркостью, сняла очки и всмотрелась вдаль. Флори заметил, какие у нее ясные светло-голубые глаза, светлее колокольчиков. И еще он отметил гладкость кожи вокруг глаз, словно лепестки. Тут же он вспомнил собственный возраст и свое испитое лицо и чуть больше отвернулся от нее. Но сказал, поддавшись порыву:
– Однако большая удача, что вы приехали в Чаутаду! Вы представить не можете, как нам небезразлично видеть новое лицо в таких краях. После стольких-то месяцев нашего жалкого общества, не считая разовых наездов чиновников и американских путешественников, которые идут вверх по Иравади с камерами. Полагаю, вы прямиком из Англии?
– Ну, не совсем из Англии. Я жила в Париже до того, как приехать сюда. Моя мама, знаете ли, была художницей.
– Париж! Вы действительно жили в Париже? Пресвятые угодники, подумать только, из Парижа – в Чаутаду! Вы знаете, в такой дыре положительно трудно поверить, что есть такие места, как Париж.
– Вам нравится Париж? – сказала она.
– Я его даже ни разу не видел. Но, боже правый, я столько раз представлял его! Париж… это же такая мешанина всяких образов: кафе и бульвары, и студии художников, и Вийон, и Бодлер, и Мопассан – столько всего намешано. Вы не представляете, как названия этих европейских городков звучат для нас в этих краях. А вы действительно жили в Париже? Сидели в кафе с иностранными студентами-художниками, пили белое вино и говорили о Марселе Прусте?
– О, вы об этом, – сказала девушка, смеясь. – Надо думать.
– Какую разницу вы здесь почувствуете! Здесь вам ни белого вина, ни Марселя Пруста. Скорее, виски и Эдгар Уоллес [48] . Но если вам захочется книг, вы можете найти что-нибудь у меня. В клубной библиотеке сплошной хлам. Но я с моими книгами, конечно, безнадежно отстал от времени. Полагаю, вы уже прочитали все, что только есть под солнцем.
– Ну нет. Но я, конечно, просто обожаю читать, – сказала девушка. – Так здорово встретить кого-то, кому нравятся книги! То есть хорошие книги, не всякий мусор в клубных библиотеках. Надеюсь, вы меня простите, если я совсем вас заболтала. Когда я встречаю кого-то, кто слышал о такой штуке, как книги, то, боюсь, начинаю изливаться, как нагревшееся пиво из бутылки. Но вы должны простить мне этот изъян в таких краях.
48
Ричард Горацио Эдгар Уоллес (1875–1932) – английский писатель, драматург, журналист и военный корреспондент; основоположник жанра «триллер» в литературе.
– О, да я сам люблю поговорить о книгах. По-моему, читать – это так чудесно. То есть, чем была бы жизнь без чтения? Это такой… такой…
– Такой частный курорт. Да…
Они предались общению, безудержному и ненасытному: сперва о книгах, потом об охоте, к которой девушка, похоже, испытывала интерес и побуждала Флори рассказывать все дальше. Она разволновалась, когда он рассказывал, как ему пришлось застрелить слона несколько лет назад. Флори почти не замечал, а девушка и подавно, что говорил все время он один. Он не мог остановиться – так приятно было болтать обо всем подряд. А девушке нравилось слушать. Как-никак, он спас ее от буйвола, и ей не верилось, что эти чудовища могли быть безобидными; ненадолго он стал почти героем в ее глазах. Людям нередко приписывают заслуги за что-то, чего они не совершали. Флори испытывал редкую радость, когда разговор течет так легко, так естественно, что можно говорить и говорить, и все будет мало. Неожиданно легкость исчезла, они встрепенулись и притихли. Они заметили, что уже не одни.