До Бейкер-стрит и обратно
Шрифт:
– Я иногда чувствую себя виноватым, графиня. Честное слово. У меня возникает ощущение, что я, вмешавшись полгода назад в Ваш творческий процесс, в значительной мере задавил своей пристрастностью ко всяким историческим мелочам Вашу склонность к импровизации.
– Немножко, пан Поберовски. Я в самом деле увлеклась. От новизны ощущений и еще потому, что бытие определяет сознание. Так получается достовернее. А что равновесие временно пропадет – Вы сами предупреждали, и я согласилась. И, помоему, как раз сейчас все начинает становиться на свои места – по крайней мере, мне уже вторые сутки выдумывается.
– Я не люблю Питера Акройда, но он как-то очень хорошо выразился: “я теперь знаю так много, что могу выдумывать правду”. Мы с соавтором с какого-то момента стали именно так ощущать себя. И я очень хочу, чтобы Вы освободились от прямой зависимости от рекламы (в первую очередь) и от моего занудства – и смогли писать в полную силу.
– Пойду, подергаю белые нитки, пан Поберовски.
– Подергайте, Ваше Сиятельство, а я спать пойду.
Спустя минуту графиня, вычищавшая из текста лишнюю рекламу, не выдержала:
– «Лед прекрасного размера» покорил мое сердце, – написала она, уговаривая себя, что консультант все равно увидит сообщение только завтра.
– Какой лед? – немедленно появился Светозар Чернов.
Того же 30-го марта, спустя полчаса, он написал:
– Все графиня, подсчет стульев, на которых надо одновременно сидеть, вывел меня из равновесия. Пойду я лягу, так хоть меньше вероятности, что упаду.
– Не падайте, пан Поберовски, нельзя. Сколько же у Вас стульев?
– Я насчитал восемь на текущий момент. Где найти такую жопу, чтобы все эти стулья заняла? И ведь ни от одного не откажешься по разным причинам. Хотя вроде даже от переиздания книжки отказался…
– Как отказались, зачем?
– А зачем мне переиздание «Бейкер-стрит»? Разве Вы сейчас согласились бы на издание Вашего романа по состоянию, скажем, на июнь прошлого года? Даже если бы Вам заплатили за это достаточно денег, чтобы тезис «любимое занятие должно приносить доход» оправдался?
– Да вот еще!
– Я не хочу переиздания. Я хочу новую книжку. «Энциклопедию викторианства» с огромным количеством картинок. Я ее готовлю по мере возможности. А «Бейкерстрит» мне не интересна.
В уже готовую верстку отсылались десятки страниц правок. Уж не знаю, как, но верстальщик Оля, героический человек, терпела все это, невзирая на отсутствие платы за работу.
– Посвящение-то, – поинтересовалась она, – будет?
Тут графиня растерялась и попросила время подумать. От нее только что дым не шел. Она вносила правки, занималась бухгалтерией и по ходу дела писала лихорадочные письма адскому фокуснику. Тот накануне как раз сделал графине предложение:
– Деготь, – сказал он со вкусом, – можно заменить говном.
– Пан Поберовски.
– Или навозом, – поправился Светозар Чернов.
– Мнэ-э-э… – задумалась графиня. – Ну, тогда уточните мне, пожалуйста, каким.
– Коровьим.
Дальше возникали вопросы чисто практические: Как мажут навозом? Если яма, то какова в ней температура? Что находится вокруг? Как выбираться из этой ямы?
Фокусник не отвечал. Графиня решила не беспокоить.
Прошло два дня, три – а он все не появлялся. Стесняясь своей навязчивости, ее сиятельство отправила sms. «Пан Поберовски, – написала она робко, – с Вами все в порядке?» Ответа не было, и если бы не работа… но работы было много, ужасно много.
– Елена?
Никогда в жизни ОН так ко мне не обращался.
– Пан Поберовски? – написала графиня, холодея. – Пан Поберовски, это Вы? А то у меня уже мурашки страшные, вдруг с Вами что-то случилось
– Елена, это не Степан. Вы меня не знаете, я вторая половина Светозара Чернова.
Степан умер.
Пауза. «Половина». Вероятно, жена.
– Как Вас зовут?
– Артемий.
– Рассказывайте. Первое апреля кончилось, Артемий, я знаю точно
– Это был инсульт, это было 31-го марта. Сегодня ночью он умер.
Я вдохнула.
«Оля, – там наверняка была куча опечаток, – Оля, я поняла про посвящение. Пиши: Посвящается Степану Поберовскому. Моему другу.»
«В то время мой друг Шерлок Холмс еще не оправился после нервного переутомления, полученного в результате крайне напряженной работы весной тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года…» – бодро говорил голос в наушниках голос . Голос, который я никогда не слышала раньше и уже никогда не услышу.
Я стояла на мостике через канавку за домом. Попутный ветер? Глупости. Нет никакого ветра, ничего нет, я все выдумала. А то, что происходит - просто жизнь, бессмысленная и жестокая. Светило солнце, часы показывали полдень. В Петергофе хоронили пана Поберовски. Умер Светозар Чернов, хотя это чушь и неправда: Светозар Чернов жив, пусть и наполовину. Осталось… осталось убедить в этом его самого. «Энциклопедия викторианства», которую он начал, три или четыре романа – все это должно выйти.
В кармане лежала скомканная, десять раз промокшая и высохшая салфетка. Я потрогала салфетку убедиться, что она на месте, спустилась с моста и стала пробираться по сырой земле между деревьями. Фокса не было. Пан Поберовски, пыхтя и чертыхаясь себе под нос, пробирался следом за мной.
– А Ваши похороны? – бубнила графиня, шмыгая и вытирая нос рукавом пальто. – А?
Мы остановились на берегу, удерживаясь за стволы деревьев, чтобы не свалиться в воду. Вода была темно-янтарного цвета, пахла весной и отраженная графиня была в ней гладколица и белокожа, как в плохом романе.
– Боже мой, ну как Вы могли! А вальс, который Вы мне обещали на презентации в Нью-Йорке? А ванная? Ведь я же не могу теперь спокойно посетить ванную. Как, то есть, почему. Ведь я же не знаю, как у Вас там. Вдруг Вы меня видите? Нечего улыбаться, все очень серьезно. Вы знаете, что мне сказал Ваш соавтор? «Писатель умер». Это цитата, пан Поберовски. Слава Богу, что он «Энциклопедию» издать не отказался. И еще сказал, что нет ничего, что можно считать готовым к публикации. Как это, так и есть? Ему же все не нравится, он ничего не хочет и мне придется теперь… Ах, у меня есть время? Очень красиво с Вашей стороны. Боже мой, Боже мой, ну что мне теперь делать! Как я без Вас? С этими безнадежными словами графиня пошла к дому. Сначала пошла, потом пошла немножко быстрее, и, наконец, побежала.
– Так-с, – написала она. – Вы – его половина, так что можно не волноваться вопросами элегантности. Меня интересует навозная яма.
– К Вашим услугам.