До чего же довёл меня блюграсс. Блюзы и монстры, которые разрушали мою жизнь
Шрифт:
Так началась наша война с машинами, которую, со слов Эдди, благословил сам Великий Ка.
Мы находили точки, откуда удобно швырять булыжники. А в дальнейшем, когда появились боеприпасы, перешли на бомбометание. И кто только внушил этим людишкам, что они могут осквернять нашу округу, нашу прародину, истребляя без спроса сакральное животное Большого Ка. Повторяю вопрос: Кто? Кто? Кто?
Тамошняя земля обладала магической силой. В таких местах может свершиться любое чудо. И для людей, живущих на ней, невозможного нет. Эдди регулярно напоминал соседям,
Ему казалось странным, что кое-кто из них не ценит того, на какой сказочной земле он живёт, не сознаёт её королевского величия. Полагая святотатством пренебрежение не только почвой, но и внешним видом дворов и жилищ.
Он так и называл наш район – uhrheimat, «прародиной» (его знание немецкого я объясню вам позже). Он внушал нам, что корни всемирной культуры ведут в наш район. Именно здесь из уст человека прозвучала членораздельная речь, и местные жители придумали первые буквы. Архитектура и религия, само собой, не христианство, а настоящая, также зародились на том самом месте, где жили мы.
И мы ему верили, ведь он был великий оратор, мастер красноречия, способный убедить в чём угодно. Например, если кто-то не подметал у себя во дворе, это делали мы. И он всегда оберегал членов нашей команды от неприятностей. А это было необходимо в виду наших постоянных проказ и проделок.
3. Первая хрустальная
Вся наша банда в сборе, в том числе и я. Это мой первый Вечер Нищих. В те времена по обычаю культуры бассейна реки Слайго [1] Хэллоуин отмечали две ночи подряд. Главному торжеству предшествовал Вечер Нищих, когда мы прочёсывали соседские квартиры в поисках таких деликатесов, как: яблоки, конфеты «тутси», дальневосточные пряности, злато-серебро, драгоценности, антиквариат и маринованная верхняя плоть. А с теми, кто нам отказывал, мы разбирались непосредственно на Хэллоуин.
1
Это вымышленное место «изображено» Джоном Фэи в композиции Sligo River Blues (здесь и далее примечания переводчика).
Мне всего пять, и я плохо понимаю, зачем это мы шастаем по квартирам в поисках сластей и прочего добра.
Мы вышли на улицу с громким названием А вот и нужный нам адрес – Кровавых Наветов, 7500. Как раз напротив районной психбольницы.
Подходим к дурдому, рядом старое лошадиное пастбище, напротив которого живёт чета Казаниверов. Нам эту парочку отлично видно. В панорамном (верх идиотизма) окне они как на ладони, но нас не видят, потому что уткнулись в свой дурацкий ящик.
Я как-то не ощущаю целенаправленной активности со стороны моих спутников. Я всё ещё туповат и заторможен. Происходящее в данный момент воспринимается мною как и всё остальное. Какие-то люди крутятся рядом, обсуждая и делая непонятные вещи. Дело в том, что я ещё не отличаю «цель» от «результата». В моём представлении всё происходит случайным образом. И никогда не угадаешь, что будет дальше. Моё понимание причин и следствий совсем ещё примитивно.
Но кое-что я уже чувствую. Мне, например, непонятно, почему никчёмным старикам в пижамах, с их сединой и телесным уродством, паразитам этим, так важно, чтобы мы их видели? Мы-то их видеть как раз не хотим. Насмотришься на такое и сам таким станешь. Старым как они. Пока стоишь рядом с четырёхметровым, невинного вида бревном, прямо у тебя под ногами. Правда, сию минуту я не думаю о том, каким образом бревно очутилось в этом месте. Мне всё ещё не хватает познаний, в том числе и о целесообразности явлений согласно телеологии. Я не только ещё не созрел для чётких представлений, я даже не сознаю необходимость их поиска. Расположение всего сущего во вселенной, в том числе и меня, всё ещё представляется мне произвольным, а поступок любого рода непоследовательным и беспричинным. Идиот-самоучка, я блуждаю в кошмарном интерьере абстрактной картины.
Целостная картина того вечернего происшествия стала ясна мне лишь много лет спустя.
С какой-то минуты мы дружно, как по команде взялись за тяжёлое бревно.
– Осторожней, Берг, – предостерёг меня Эдди, мой замечательный вожак и опекун. – Там могут быть занозы.
Эдди. Всегда под боком, в нужное время, с нужной подсказкой. Брат его Лэрри в дальнейшем будет заботиться обо мне так же.
Они прозвали меня «бергом», приняв за еврея. Но с их стороны это было пределом язвительности. Братья любили свою родину. А в те пещерные времена патриот не мог не быть антисемитом. О, как мне дороги те дни золотые, ладно – не будем…
В общем, приподняв ту огромную дубину, что валялась на лугу, мы держали её крепко. А Эдди инструктировал нас полушёпотом. Обращаясь к каждому персонально, он говорил: «помните, главное – без спешки. Я считаю до трёх, и как я скажу “три”, мы бросаем её со всей силы. Но только по моей команде. Запомнили – не дёргаться, пока я не скажу “три”. Начали».
Итак – бревно вздымается вверх и вперёд, его уже видно при свете уличных фонарей. Значит, его видят и никчёмные старики. А нам в свою очередь видны искажённые ужасом лица этих паразитов, наблюдающих за тем как мы – медленно, но решительно, подносим бревно к нелепо широченному окну.
Так, так, старуха за стеклом нас заметила, тычет пальцем и хочет что-то сказать этому старому пердуну, своему муженьку. Нет, она просто орёт. Срабатывает фотовспышка, затем ещё и ещё раз, кадр за кадром обостряя память о дальнейшем. А эти Казаниверы, оцепенев в маразме, не могут ни крикнуть, ни пошевелиться, с застывшим ужасом на лицах, словно бы готовых испортить воздух, дрожат на пороге объемлющего (это по Ясперсу) и падают в бездну от страха и ужаса, в чём суть всей проделанной нами работы.
Мы пришли ниоткуда, как древний хтонический монстр, и бревно – наш отросток, приближается к тем, кто скоро умрёт, поглощаемый бездной, комочек дремотной диаспоры, гал-гал-гал, получите-ка вашу сохранность и целость от блэков и зэков, гал-гал-гал, так вот вам привет от белых отбросов, или вы не знали, про наш потенциал и какой у нас есть монстр. Вместе, разом: ван, ту, Сры!
Разбегаясь под звон якобы небьющегося стекла, мы наконец-то успели оценить вопли старого пердуна с его пердухой. Их было слыхать от Балтимор Авеню до Нижнего Портал Парка. Чёрт его знает, что оно значит, но это была наша первая Кристальнахт.
Она, родимая – первая хрустальная. В дальнейшем будут и новые, но эта – самая первая, останется лучше всех.
И как бы туго я ни соображал, а фотографии с того стариковского погрома я любил разглядывать годами. Больше всего мне нравились снятые до удара бревна по стеклу. Испуг четы Казаниверов. Это было лучшее. Мы хранили эти картинки в алтаре нашего клуба, который был величайшей святыней нашей родины, крови, нашей почвы, свободы, первичным источником вечной молодости.