До февраля
Шрифт:
– Полно. С голоду-то не помру, не надейтесь. Руки пока слушаются, приготовлю.
– Ты у нас вообще самостоятельная.
– Самостоятельная, детям не нужная. Ты не можешь, Андрейка не может, совещания у вас вечно, планерки, командировки. У Андрейки уже гастрит, в его-то годы.
– Фигню потому что в рот тащит вечно.
– Такой уж он, чипсоед. А ты тоже жаловалась, между прочим.
– Когда это? – возмутилась Наташа.
– Когда-когда, студенткой.
– Что-то не помню такого.
– Я зато помню. И забочусь.
Наташа, снова метнув взгляд на пакеты и заодно на костюм, взмолилась:
– Мамуль, ну какой французский, вечером тем более! Не влезаю уже ни во что! Не вздумай. И в пятницу не вздумай.
Над ухом у Аллы Михайловны очень громко бимбомкнул дверной звонок. Она вздрогнула.
Наташа чуть замедлила шаг и уточнила:
– Это у тебя, в дверь? Спроси, кто. Из собеса? В глазок посмотри сперва.
– Ну что ты со мной как с маленькой. Я же у вас самостоятельная. Сейчас! Наташенька, подождешь секунду, пока я…
– Подожду, конечно.
Наташа сделала очередной шаг и чуть не повалилась, подвернув каблук.
Динамик взорвался громким невнятным грохотом и умолк.
Наташа застыла, смешно подхватывая пухловатым подбородком чуть не выскользнувшую трубку.
– Мама, – сказала Наташа, сглотнула и крикнула: – Мама!
Она с трудом перехватила телефон, уставилась на экран и нажала повтор вызова. Прижала трубку к уху, послушала короткие гудки, нажала повтор снова, отчаянно вздохнула и бросилась бежать изо всех сил.
Каблуки подворачивались, узкая юбка трещала, но Наташа мчалась, дыша всё громче и не глядя ни вперед, ни под ноги, ни по сторонам. Глядела только на экранчик телефона, выставленного в отягощенной пакетом руке, и раз за разом нажимала кнопки с красной и зеленой трубками.
Алла Михайловна ответить не могла. Телефон валялся на полу прихожей. Трубка, отлетевшая почти на всю длину витого шнура к полуоткрытой входной двери, ныла не коротко, а бесконечно. И так же бесконечно вторил ей почти неслышный, если отойти на шаг, женский стон.
Руки в белых строительных перчатках прикрыли дверь, щелкнули замком и выдернули из телефона витой провод. Трубка приподнялась и снова брякнулась на пол. Гудение оборвалось, уступив звуку шагов и невнятному бормотанию. Стон перешел в сипение и быстрое шаркание по полу.
Наташа мчалась, не разбирая дороги. Мелькали дома, машины ревели клаксонами и визжали тормозами, орали не успевшие увернуться прохожие. У пакетов быстро оборвались ручки, расселась, ахнув, бутылка вина, торт шмякнулся следом, яблоки и апельсины покатились, задорно подпрыгивая, за Наташей, но быстро отстали, чавкнув под колесами напоследок.
Наташа стряхнула обрывки пакетов с рук, перехватила телефон, трясущейся рукой нашла номер и почти закричала сквозь судорожные вдохи, ускоряя бег почти до невозможности:
– Андрей, срочно приезжай к маме! С этими, с группой!
Она захлопнула телефон, вбежала в пустой по-прежнему двор хрущевки и отдышалась, упершись ладонью в полукабинку таксофона. Великолепие полностью растерялось: макияж поехал, юбка порвалась, а каблуки качались, как последний молочный зуб.
– Мама, – прошептала Наташа, уставившись на окно третьего этажа.
В приоткрытой форточке лениво полоскалась занавеска.
Почти без остановок Наташа промчалась до третьего этажа, несколько раз вдавила кнопку звонка и тут же, тяжело дыша, полезла за ключами.
– Мама! – крикнула она, врываясь в горький запах квартиры. – Ты где?
Наташа споткнулась о красный корпус телефона. Тот отлетел и грохнул о стену.
Эхом хлопнуло окно в зале, а секундой позже донеслись еле слышный шум падения и сдавленный возглас. Наташа рванула к окну, запуталась в занавеске, прикрывающей распахнутую створку, наконец высунулась почти по пояс и увидела, что по газону уходит прочь, прихрамывая, парень в черном и с капюшоном.
– Стой, гад! – рявкнула Наташа, едва удержав себя от прыжка с третьего этажа.
Парень не вздрогнул, не обернулся и не ускорил шаг.
– Да я сейчас тебя! – взвизгнула Наташа и бросилась к выходу, снова пнув телефон, корпус которого теперь раскололся.
В последний миг Наташа зацепилась взглядом за приоткрытую дверь ванной и остановилась, будто налетев на столб. Она заглянула в щель, словно нехотя.
– Мама, – сказала Наташа жалобно. – Это ты? Это ты?!
За окном нарастал звук сирены.
Всхлипнув, Наташа ввалилась в ванную.
Из подлетевшей к подъезду милицейской машины выскочили трое с пистолетами наизготовку и вбежали в подъезд, бухнув дверью. На шум удивительно быстро подтянулись зеваки – сперва пара старушек, потом соседи помоложе.
Милиционер-водитель, не выключив сирены, обошел машину, захлопнул пассажирскую дверь, не закрытую Андреем, и цыкнул на любопытных:
– Расходимся, спецоперация.
Он значительно оглядел народ, который попятился, но не разошелся, и тоже вбежал в подъезд.
Из окна третьего этажа донеслись шум, гомон и женские причитания. Старушки, задрав головы, жадно внимали, обмениваясь предположениями. Зевак всё прибывало.
Из подъезда выскочил Андрей, растолкал толпу и помчался через двор, вертя головой. Водитель и один из оперативников, выбежавшие следом, поспешно сели в машину. Она с ревом развернулась, едва не зацепив отшатнувшегося в последний момент дедка, и, взвизгнув, понеслась вдоль дома, вопя сиреной. Следом за ней побрел, прихрамывая, тощий парень с пакетом. Из пакета торчал черный капюшон.