До мурашек
Шрифт:
Вечер идет своим чередом. Под захмелевший веселый гул присутствующих часть гостей начинает играть в "крокодила", часть - петь под гитару, которую принес деда Вахтанг, а кто-то и дальше просто болтает за столом. Разделяемся на группки по интересам.
Я бы присоединилась к поющим, но там Лёвка, потому просто продолжаю болтать с девчонками, пару раз выходя с ними на крыльцо покурить. Курит из всех нас только Наташа, но майская свежая ночь слишком притягательна, чтобы не постоять рядом с ней и не подышать, любуясь крупными звездами в небе. Мужчины тоже выходят, и Лёва среди них, но, даже когда мы стоим на небольшом крылечке в одном тесном шумном кругу, он не смотрит на меня. Совсем.
А я не могу. Я смотрю.
Взгляд так и прикипает к его оголенным из -за закатанных рукавов рубашки рукам, к светлым волоскам в распахнутом вороте, к крупным ключицам, к выступающему кадыку, двигающемся, когда он хрипло коротко смеется над очередной простодушной шуткой Егора или еще кого-нибудь из наших общих знакомых, к красивому скульптурному лицу и светлой челке, то и дело спадающей на высокий лоб.
Я осознанно миную Лёвкины глаза, когда на него смотрю, потому что боюсь встретиться с ним взглядом. Не хочу...
– Надо бы собраться старой компанией, молодость вспомнить, - предлагает Егор между делом.
– Ой, я только "за"!
– хлопает в ладони Мириам, - Может до ледника с палатками?
– А Гуля как?
– хмурится Наташа рядом со мной, - Надо, чтобы все!
Со всех сторон летят другие предложения от просто "сходить завтра в баре посидеть" до полета на верхнюю базу на вертолёте.
Я не участвую, отвожу глаза. Не уверена, что хочу таких вот посиделок. Лёва тоже лишь щурится, куря, сам ничего не предлагает. В итоге ни до чего определенного никто не договаривается, в воздухе лишь повисает аморфное "соберемся обязательно, да".
Заходим обратно в дом толпой, и я решаю, что хватит с меня, пора домой.
Эмоционально я вымотана за этот вечер до предела, да и бедро начало сильно ныть, простреливая в ногу до самой икры. Еще чуть-чуть, и я не смогу даже, хромая, ходить, со мной уже пару раз так бывало.
Подхожу к отцу, болтающему с дедом Вахтангом, сзади и обнимаю его за шею, целуя во влажный, посеребренный годами висок:
– Пап, я домой пойду, - ставлю в известность.
– Дочка, да рано еще! Куда?
– оборачивается, перехватывая мою руку.
– Нога ноет, устала, - слабо улыбаюсь, - Так что мне пора уже.
– Ох, эта твоя нога, - цокает языком и порывается со стула, - Ну ладно, пошли, отведу.
Давлю ему на плечи и усаживаю обратно.
– Не надо, я сама. Я прогуляться одна хочу, подышать, что тут идти? Ерунда.
– Уверена?
– щурится.
– Да. Всё, пока. Пока, дедушка, - целую деда.
– Пока, моя дорогая, аккуратней там.
Прощаемся. К маме с бабушкой и подругам решаю не подходить. Лишь машу им, выходя из гостиной. Надеваю балетки, присев на пуф в прихожей, тяжело поднимаюсь, чувствуя, как с каждой секундой мышцы левой ноги дергает все больше, и выхожу на улицу.
Сжав зубы и вцепившись в перила, преодолеваю три ступеньки вниз. Лестницы...Ненавижу.
Пара выдохов, жадный вдох, чтобы набрать в лёгкие побольше пьянящего майского горного воздуха и впустить в себя долгожданную ночную, такую живую тишину, и я бреду, наконец, одна по мощеной дорожке дедовского двора, чуть припадая на ноющую ногу.
Скрипнув, открывается кованая калитка. На улице уже совсем пустынно. никого. Лишь редкие фонари пятнами света расцвечивают щербатый асфальт. Обнимаю себя руками, пока иду, зябко. В голове постепенно утихают, светлеют мысли. Кадры минувшего вечера вспыхивают в памяти.
Мне жутко неловко за момент с ногой под столом. Это было какое-то неуместное дурацкое ребячество, но… В общем…
Не так уж и плохо было. И Лёва...
– Гулико, стой!
Замираю на секунду. Его голос в спину - будто удар.
Отмерев, резко оборачиваюсь.
Быстро шагает ко мне, спрятав ладони в передние карманы черных джинсов, от чего его широкие плечи кажутся покатыми. Исподлобья смотрит напряженно, будто что-то ему задолжала, но решила убежать. Пытаюсь сглотнуть спазм, но в горле так и стоит ком. Зачем-то обвожу глазами пустынную улицу. Никого нет, кроме нас.
– Ты куда? – интересуется Лёва грубовато, останавливаясь в полуметре от меня.
12. Лёвка
– Ты куда? – отрывисто интересуюсь, останавливаясь в полуметре от застывшей Гулико.
Окидывает меня всего холодным, чуть растерянным взглядом и, задрав свой аккуратный подбородок, тормозит на глазах.
– Домой, - таким тоном, что невысказанное предложение "разве это не очевидно?" звенит у меня в ушах.
– Я провожу, - отрезаю и беру ее было за локоть, чтобы придать опоры, но она уворачивается.
– Не надо, - тихо и враждебно.
– Надо поговорить, - не сдаюсь.
Я сам не знаю, на хрен мне это надо, но я не сдаюсь.
– О чем?
– насмешливо выгибает Гуля бровь.
Если подумать, то и правда не о чем, но я не думаю сейчас. Вернее, думаю, но, похоже, тем местом, каким мужики в моем возрасте уже стараются не думать. Как говорит мой батя, тот еще самобытный матершинник, "хуй стоит - дурак идет". Прямо про меня, отец, да. Ты бы оценил. От этой мысли губы дергаются в улыбке, полной самоиронии, и вместо ответа я сгибаюсь в показном поклоне и жестом предлагаю идти Гуле вперед.
Гулико не изменяет себе. Тихо фыркнув на это, царственно отворачивает голову и, выпрямив и без того идеальную узкую спинку, медленно продолжает свой путь. Прячу руки в карманах и, чуть сгорбившись, чтобы лучше улавливать тонких запах своего невысокого хрупкого проклятия в обличии этой женщины, плетусь следом. Если втянуть воздух посильнее, то я почти чувствую теплую сирень и корицу, которыми почему -то всегда пахнут ее волосы. Я бы ни хрена не угадал, что именно это за ноты, но когда-то Гуля пристала ко мне в парфюмерной лавке с требованием, чтобы я все перенюхал там, пока не покажу ей, как она для меня.