До мурашек
Шрифт:
Я только не понимаю, почему мы выезжаем из поселка, а не сразу едем к нему.
– Куда мы?
– спрашиваю хриплым, подводящим голосом.
Взгляд падает на Лёвкину руку на рычаге передач. Зачарованно рассматриваю его длинные пальцы с овальными, ухоженными ногтями, выступающий узор вен на внешней стороне ладони, бледную полосочку от недавно снятого обручального кольца...
– Есть пожелания?
– выгибает светлую бровь и снова полосует моё лицо обжигающим взглядом.
– Нет...- качаю головой.
– Тогда на качели на смотровой, тысячу лет
– Над обрывом качели?
– фыркаю, улыбнувшись. Слишком уж неожиданный ответ, - Ночью страшно на них.
– В этом и суть, разве нет?
– нахально подмигивает Лёвка.
Смеюсь, чувствуя, как нити опутавшего напряжения ослабевают и дают глубоко, сладко вдохнуть. Лёва точно взрослел всё это время? Кажется, что нет. И я, похоже, такая же становлюсь рядом с ним.
29. Гулико
На смотровой площадке кромешная тьма. Лишь красная луна и крупные звезды светят в небе, а в долине, видной как на ладони, расстилается ковер из мерцающих огней поселка - горящих окон и фонарей. Светящиеся точки сверху - светящиеся точки снизу, словно отражение в воде, и мы будто застреваем посередине этих двух миров в черной полосе, заканчивающейся обрывом.
Выпрыгиваю из машины первой.
Гравий шуршит под ногами, под распахнутую ветровку сразу пробирается зябкий ветерок, и я снова вжикаю молнией до упора. Обняв себя руками, иду к краю площадки, чтобы посмотреть вниз. Там чернота, от которой кружится голова. Мне не нужно догадываться - я точно знаю, что тут чертовски высоко. Но так красиво. Огни в долине как с открытки. С трудом угадываю очертания словно игрушечных домов, черные силуэты горной гряды по краям, и огромный звездный купол над головой. Захватывает дух.
Лёва выключает дальний свет, оставляя только габаритные огни. Спрыгивает за мной на землю, хлопает водительской дверью.
Не оборачиваюсь, прислушиваясь к его шагам, которые обрываются где-то за моей спиной. Слышу, как шуршит ветровкой, затем чиркает зажигалка, и в воздухе плывет сигаретный дым.
Помедлив, всё-таки оглядываюсь на Лёву. Присел на капот, наблюдает за мной.
– Красиво, - едва заметно кивает в сторону открывающегося вида.
– Да, очень. Завораживает, - тихо соглашаюсь.
Делаю несколько шагов в Лёвкину сторону, но передумываю подходить к нему - слишком уж с явным ожиданием он на меня смотрит, и сворачиваю к подвесным качелям в конце смотровой площадки.
Мы же ради них здесь, да?
Чтобы сесть на качели, приходится подойти к самому краю обрыва. И хоть я знаю, что здесь склон гораздо более покатый, но в темноте это плохо видно, и внутри всё сжимается инстинктивным страхом перед высотой и опасностью. Внутренности будто подскакивают к горлу. Сажусь на гладкую деревянную доску, вцепляюсь повлажневшими ладонями в канаты по обе стороны. Спинки здесь нет – приходится ловить равновесие.
Легонько отталкиваюсь ногой от земли. Мир вокруг начинает медленно плыть. Пропасть с огнями на дне то ближе, то дальше.
У-ух...
Небольшая порция
– Держись, - строго и хрипло мне на самое ухо.
От его горячего дыхания, коснувшегося кожи, мурашки бегут по шее к плечам. Киваю.
Оттягивает качели дальше и толкает от себя. Не сдержавшись, восторженно и испуганно пищу.
Потому что звездное небо вдруг сливается с огнями долины, и больше нет верха и низа, только ветер в лицо и ощущение, как утягивает куда-то против земного притяжения.
– Ещё?
– Да!
Перехватывает качели и рывком отправляет их ещё дальше.
Земля уходит из-под ног - остается только черная мерцающая пропасть. И черное мерцающее небо качается над головой. Хохочу, намертво вцепившись в канаты.
– Страшно!
– сообщаю на выдохе, не скрывая эмоций.
– Только держись!
– тут же грозно ворчит Лёвка сзади.
Я уж и забыла, как он любит иногда покомандовать.
– Ещё?!
– Да!
Отталкивает на полную силу. У меня дыхание перехватывает, слёзы выступают на глазах. Внутренности делают кульбит. Теперь и правда испугалась.
И Лёвка тут же будто чувствует. Резко тормозит качели, перехватывая канаты так, что они едва не перекручиваются между собой. С трудом удерживаюсь на доске из-за рывка, ойкаю. Отпуская верёвки, Лёва обходит качели и становится передо мной. Поднимаю на него влажные глаза.
Внутри до сих пор невесомость, потряхивает. И потому совершенно заторможено реагирую на то, как он раздвигает мне колени, становясь между моих ног. Как, поддев пальцами подбородок, крепко обхватывает ладонью моё лицо. Как наклоняется и прижимается губами к моим губам.
И мир будто сносит. Он снова начинает головокружительно качаться вокруг, закручиваясь в спираль.
Лёва давит языком, проникает в рот, нагло его исследуя. Терпкий вкус чужой слюны шокирует рецепторы, кожу щек царапает короткая щетина, сильные пальцы зарываются в волосы и фиксируют затылок, не давая отстраниться. Наше прерывистое дыхание смешивается, образуя общее влажное облачко пара. Вторая мужская ладонь ложится мне на талию, притягивая ближе, и я рефлекторно выгибаюсь в пояснице, впечатываясь в его напряженное тело.
Ослабевшие руки отпускают канаты качели, ложатся на Лёвкины плечи. Беспомощно обвивают его шею, когда ладонь на моей талии задирает ветровку, футболку и гладит оголившийся живот. Жалимся языками, задыхаясь. Внутри так стремительно становится нестерпимо горячо.
Тоже лезу ему под одежду, жадно трогаю горячий твердый торс, царапаю ноготками дорожку жестких волос под пупком, торможу в нерешительности на натянутой вставшим членом ширинке. К лицу приливает жар. Лёва давит сверху напором, заставляя всё сильнее прогибаться в пояснице и обхватить его уже не только руками, но и ногами, качели тихонечко скрипят подо мной.