До особого распоряжения
Шрифт:
приближающейся катастрофе. В курсе всех дел находился и японский консул Ито. Разумеется, консул
ставил в известность Токио. Но там получали оптимистические шифровки о развернувшейся подготовке
диверсионных групп из числа туркестанских эмигрантов. Все выглядело так, будто со временем будет
создана солидная армия, которая по первому сигналу рванется в бой.
85
Усманходжа морочил голову советнику Кимуре мнимыми авторитетами. Наслушавшись рассказов о
былой лихости этих бандитов, о том, как они врывались в кишлаки, резали, вешали, жгли, советник
Кимура представлял Токио предполагаемых начальников.
– А на деле что получается?
– продолжал Эсандол.
– Курширмат стар. Почти шестьдесят лет. А чего
стоят все эти дутые генералы в рваных халатах?!
– Эсандол говорил с нескрываемым презрением. Он
знал о всех незатейливых спектаклях, которые разыгрывал Усманходжа перед японским советником.
Издалека видел Кимура туркменское кочевье. Юрты с нахлобученными шапками овальных крыш. У
юрт дымились очаги. Недалеко от кочевья паслись кони, настороженно поворачивая гордые головы.
Советник Кимура, как потом рассказывал Шамсутдин, очень интересовался настроением молодежи.
Усманходжа говорил ярко, захлебываясь от удовольствия, что крепкие джигиты не уступят отцам. Ну, а
что вытворяли те на родной земле, об этом японец слышал. Вырезать звезды на груди! Выжигать! О...
Это даже Кимуре еще не удавалось.
Эсандол перебирал в памяти людей, с которыми встречался Кимура, называл места встреч и, как ни
странно, начал остывать.
– Это замечали, к сожалению, не только эмигранты. Об этом знали местные власти, знали в советском
и английском посольствах.
В течение нескольких месяцев Махмуд-бек умело дразнил ошалевшую стаю: то благословлял ее
замыслы, то вставал поперек пути, разжигая ненависть, в первую очередь к себе. Наконец своим
безрассудством она привлекла к себе всеобщее внимание. Поведением эмигрантских главарей стали
возмущаться и купцы, и государственные деятели.
– Эта страна - сосед Советов. Не забывайте, что Советы одними из первых признали ее
независимость. В дипломатических кругах столицы давно осуждали действия японского советника, и все
мы, почти все, предполагали, чем это кончится.
– Кстати, Усманходжа выдворен не один.
– Да... И Султан-бек - тоже, - вспомнил консул.
– Этот с большим скандалом.
– А что?
Оказывается, Эсандол знал еще не все.
– Бывший военный министр Синьцзяна принялся за старое. Уличили на месте...
Опять грохнули кулаки по столу.
– Отребье! Жалкий проходимец. И он еще призывал народ на святую войну. О всемилостивый аллах,
какой позор на наши головы, какой стыд!
Зашевелились в караван-сараях. Поползли старцы к мечети. Вслед за отцами и родственниками
зашагали молодые. Новость взбудоражила эмигрантов. Не все ясно представляли, кто этот самый -
Гитлер, что из себя представляет Германия. Но слабая держава не решится напасть на Советы.
Слухи обрастали подробностями. Самыми невероятными. Говорили, что Мустафа Чокаев уже
покидает Берлин. Одни горячились, брызгали слюной, размахивали руками; другие молились и
подсчитывали дни, оставшиеся до падения Советов.
Курширмат каждое утро посылал слугу к советскому посольству: узнать, не спущен ли красный флаг.
Слуга бежал, задыхаясь, с удивлением рассматривал флаг. Возвращаться не спешил, оттягивал время.
Не очень-то приятно с утра портить настроение своему господину.
Курширмат лихорадочно прикидывал количество воинов, которые смогут собраться по первому зову.
Он обманывал себя большими цифрами. Сам вначале верил в них, потом начинал злиться.
Обнищавший ферганский купец многозначительно спросил:
– Может, переехать?
– и назвал населенный пункт.
Махмуд-бек не понял, в чем дело.
– На пятьсот километров ближе к границе, - наконец объяснил купец.
Они уже не могли усидеть вдалеке от границы!
К Аскарали заходили, оправдываясь, что всего лишь на минуту: давно не видели, беспокоятся о
здоровье. Радовались Махмуд-беку, покачивали головой: и вы здесь, как хорошо. Возможно, на этот раз
они не лицемерили. Теперь Махмуд-бек пригодится! Он дружит с Чокаевым, а тот - с самим Гитлером.
Муллам, купцам и бандитам очень нравился Гитлер.
– Он приедет к нам?
– мигая слезящимися глазами, спрашивал наманганский купец. Тоненький свист
завершал его речь.
К «нам» - это означало туда, в Наманган. Аскарали усмехнулся:
– Разве царь приезжал?
– Я видел губернатора, - говорил, словно оправдываясь, купец.
– Был однажды в Ташкенте...
Сейчас он пустится в воспоминания. Благо часто раздаются звонки. Разговоры по телефону Аскарали
затягивает: пусть поймут случайные гости, что он очень занят.
– Гитлер разрешит нам иметь своего губернатора?
– Выбрать?
– спросил Аскарали.
Гости не почувствовали насмешки и подтвердили:
– Выбрать. Выбрать...
– Пока что в других странах он своих начальников назначает.
86
Гости уходили, а Махмуд-бек и Аскарали долго молчали. Нет. Они не вспоминали недавние разговоры.
Они ожидали тишины. Пусть смолкнут шаги за окном.
– Как там?
– спрашивал Махмуд-бек.
Аскарали складывал бумаги.
– Плохо... Идут по Украине, Белоруссии.
– Аскарали называл города, занятые немцами.