До первого снега
Шрифт:
Но тут же опомнился, вернулся и бросил мешок под ноги Водяному. Бригада хохотала.
Я готов был сквозь землю провалиться. Хотелось убежать и никогда больше сюда не возвращаться. Но вокруг меня стояли совсем еще молодые рабочие, и смеялись они так весело, так заразительно, что я сам не смог удержаться от смеха.
Я надел рукавицы и взялся за лом. Долго долбил плотную серую массу. Лом глухо звякал и соскальзывал. Мне стало тоскливо от однообразных тупых звуков. Но раз Водяной велел долбить, значит, надо.
На следующее утро я снова взялся за лом.
Подтянул рукавицы и широко размахнулся. И опять тот же унылый тупой звук.
Сзади послышались тяжелые шаги. Я обернулся. В дверях, широко расставив ноги, стоял Водяной.
— Замах хороший, — сказал он. — Только зачем по гладкому месту лупить? Все-то вы приходите теперь на стройку глупорукие. Молоток в руках держать — учи, ломом долбить — учи… Как только вы рукавицы на ноги не надеваете? Раньше, бывало, каждый парень все умел делать по дому. А теперь — локоны только взбивать.
С широким обветренным кирпично-красным лицом мастера никак не вязались маленькие светло-голубые глазки. Но взгляд их пристален, цепок. Сегодня это был совсем другой человек.
— Сперва приглядись да смекни, где ударить, — посоветовал он, — а потом бей.
Я снова поднял лом. И снова тоn же тупой звук. Лом соскользнул, а я едва не потерял равновесие.
Водяной что-то невнятно пробормотал и ушел. После этого он как будто вообще перестал меня замечать.
Каждое утро я приходил на стройку и брался за лом. Однако долго терзать глыбу бетона в трансформаторной мне не давали. Все время надо было кому-нибудь помогать. Только и слышалось: «Валерка, туда, Валерка, сюда!» Получалось, что работал я — куда пошлют: убирал мусор, подавал кирпич, возил в тачке песок, таскал стекло. А потом снова возвращался к своей глыбе бетона. И она под ударами моего лома стала медленно убывать.
К концу недели я уже не чувствовал рук. Болела спина.
Видимо, я стонал во сне. Мама и Оля ничего не говорили. Однако я видел, они стараются и щей мне налить погуще, и лучший кусок мяса положить вроде невзначай.
3
После того как я одолел бетон, Водяной отправил меня в котельную. Там бетонщики тоже малость «оплошали».
Следом за Водяным но гулкой железной лестнице спустился в подвальное помещение завода. После яркого солнца здесь царил полумрак, почти не проникали звуки. Постепенно из подвального сумрака стали проступать очертания четырех установленных в ряд паровых котлов. Массивные фундаменты, на которых они стояли, напоминали исполинские гробы.
Мастер несколько раз щелкнул выключателем, чертыхнулся. Затем сказал:
— Это тоже надо подолбить. Понимаешь, излишки остались. Бетонщики были малоопытные. — Грохая сапожищами, он поднялся по железной лестнице наверх, но, открыв дверь, снова спустился вниз.
— Засек? — спросил он. — Ну, давай. У тебя уже есть опыт.
И ушел, задев массивным плечом простенок. На пол посыпалась кирпичная пыль.
Я оглядел котельную: на полу валялся битый кирпич, залитые цементным раствором доски. В углу кто-то оставил кучу ветоши. Я поднял с пола кувалду, с чувством глухой досады размахнулся и ударил по бетону. Удар не оставил заметной вмятины. Бетон был высокой марки.
Опять мне предстояло исправлять чужую халтуру. Но делать нечего, пошел за ломом.
Несколько дней я почти вхолостую звякал ломом по глыбе бетона. К вечеру начинала болеть голова, ныли руки, а по ночам в ушах стоял звон, будто кто-то возле меня продолжал долбить неподатливую глыбу.
Однажды в котельную зашел долговязый сутулый парень в синей спортивной куртке и вязаной шапке.
— Лоб я тут не расшибу? — спросил он. — Со свету ничего не видать.
— Да вроде не о что.
Он, приглядываясь, подошел ближе, протянул руку:
— Синявский, секретарь комсомольской организации. Давно хотел поговорить, да вот некогда, вентиляцию устанавливаем. А у тебя, я вижу, знак качества по чужому браку. Надо бы заставить подолбить того, кто это оставил.
— Говорят, с другого участка были ребята.
— Ну и как, идет дело?
— Идет…
— Молодец… Да нет, я серьезно, — сказал он, заметив мою ухмылку. — Понимаешь, если это не убрать, котельную ни одна комиссия не примет, а делать такую работу никого не упросишь. Так что не до шуток, старик… Да, а ты на комсомольский учет встал? — спросил он и сразу переменил тон. — Значит, оторваться кумекаешь?
— Да нет, просто…
— Просто… Ты-то не знаешь, а тут проходной двор… Приходят такие, как ты, думают, Сочи тут, знай загорай с транзистором… Два-три дня — и след простыл. Если ты отрываться не намечаешь, я рад. — Он углядел в куче ветоши тряпку, нацепил ее на рейку и смахнул с окошек пыльную паутину. Стало немного светлее. Осмотрел глыбу бетона, покачал головой и снова пригляделся ко мне. — Ничего, скоро закончишь.
— Закончу… И Водяной опять пошлет что-нибудь долбить… Надоело, — невольно признался я.
— Специальность приобретай. Учеником стропальщика пойдешь? Потом пошлем на курсы крановщиков.
После этого разговора, хоть и короток он был, я уже не чувствовал себя одиноким. И в котельной стало светлее. Как мне не пришло в голову протереть пыльное окно? Удивительно, иногда не додумываешься до самых простых вещей.
Прошла самая трудная для меня половина месяца. Приспело время первой зарплаты.
За моей спиной загудели ступени железной лестницы. Они откликались на шаги длинным низким гулом.