До потери пульса
Шрифт:
– Как это?
Одуванчик и Гоша поднимались по лестнице.
– Ну так. Сбежим и всё. И не будем сдавать экзамены. Прям как в сериале одном. Ты смотрел «Конец грёбаного мира?».
Гоша сморщился, погрузившись в раздумья.
– Не трать силы попусту. Я смотрела.
Ребята поднялись на нужный этаж и подошли к кабинету.
– Ну так как? Согласен? – Одуванчик заранее знала ответ.
– Блин. Ну это как-то слишком. Экзамены, сбежать… Может быть, просто урок пропустить?
Одуванчик не ожидала такого поворота событий.
– Урок? Ты? – она засмеялась.
Гоша сделал обиженное лицо.
– А что? Думаешь, я на такое не способен?
– Ну давай честно. Думаю, что не способен.
Гоша снова нахмурился.
– Ладно. Давай. – согласилась Одуванчик и пошла прямо по коридору.
Гоша остался на месте. Он посмотрел на дверь кабинета, а затем на Одуванчика. Та помахала ему рукой. Гоша помялся пару минут, а затем потянулся к дверной ручке, бросив короткое и тихое: «извини». Секунду спустя Одуванчик стояла в коридоре одна. Откуда-то повеяло холодом. На этаже открыли окно.
Глава 3
В квартире 56 всегда пахло чем-то вкусным. Сегодня это была жареная картошка с грибами. Но здесь вкусный обед нужно было заслужить.
Гоша переобувался в прихожей. Из кухни пулей вылетела мать, держа в руках миску со сливками. Она бросила беглый взгляд на сына и затараторила:
– Тапочки переодел? Молодец. Иди руки мыть. Ботинки засунь в ящик, не оставляй при входе. Знаешь, я ведь вчера споткнулась о какие-то кроссовки! Кто бы кости мои потом собирал?
– Мам, это же были твои кроссовки.
– А ты их не убрал! Почему, спрашивается? О маме потому что не думаешь, вот почему. Вот старой буду, упаду, повезёшь меня потом в больницу. Будешь в палате сидеть с яблоками. Ой. Так. У меня же картошка. Видишь. Пока тебя воспитываешь, весь обед убежит.
Мама прошлёпала на кухню резиновыми тапочками. Это были специальные тапки для готовки. Их было не жалко испачкать. Потому что, естественно, первое, что страдает, когда кулинарят, это ноги.
Гоша устало поплёлся в ванную. Он всё ещё думал о предложении Одуванчика и о том, что он, оказывается, действительно, не способен даже прогулять урок. Как это случилось? Когда он поставил крест на жизни подростка-бунтаря? Где же его аморальные надписи на двери в комнату, плакаты с голыми женщинами? Нет, стоп. Это уже слишком. Наверное, оно должно выглядеть не так. Ну хорошо, может быть один плакат с голой женщиной. Этого будет достаточно. И одна циничная табличка на дверь.
Гоша умылся, переоделся и зашёл в кухню. Его мама усердно мешала грибы со сливками в сковородке.
– Садись, Гошик. Сейчас я тебе положу. Буквально десять минуток.
Гоша сел за стол. Пару минут он молчал, но потом решил задать матери довольно провокационный вопрос.
– Мам.
– Да, дорогой.
– Скажи, а что бы ты сделала, если бы я получил тройку?
Мама отложила лопатку, которой мешала грибы и встревоженно посмотрела на сына.
– А ты что, получил тройку?
– Нет. Мам, я же говорю, ЕСЛИ бы я получил тройку. Гипотетически.
– Скажи мне. Если ты и правда получил тройку, скажи.
– Да мам! Нет никакой тройки. Я гипотетически тебя спрашиваю!
– Какая ещё гипотетическая тройка, а? – мама резко отвернулась от плиты и села рядом с сыном за стол. – Ты что, тройки собрался получать? А обо мне ты подумал? Я что потом буду подругам говорить? Что у меня сын троечник? Да? Ты этого хочешь? – её глаза резко потускнели.
Гоша растерялся. Он редко видел маму такой расстроенной и напуганной. Она по-настоящему чего-то испугалась.
– Ну, хорошо. Ладно. Как скажешь. Сын троечник! Ура. Вот и моё достижение. Глядите как. Растила его, кормила, поила. А он так!
Запахло горелым. Мама вскочила со стула.
– Чёрт! Выйди отсюда. Спалила грибы из-за тебя.
Гоша понурился, завял. Он медленно встал из-за стола и направился в свою комнату. Мама всё ещё чертыхалась над плитой.
Пятнадцать минут спустя она постучалась в дверь к Гоше и робко прошла в комнату.
– Котик мой. Ну прости меня. – промурчала мама, подходя к Гошиной кровати. – Пошли кушать. Стынет всё. Ты же сам сказал, что тройки не получал. Уверена, что у тебя одни пятёрки! – она ласково улыбнулась и потрепала ему рукой чёлку.
Гоша посмотрел матери в глаза. Он хотел спросить снова: «а что, если бы…», но не стал этого делать. Он и так знал ответ.
Глава 4
Одуванчик сидела на подоконнике в коридоре за тюлевой занавеской рядом с фикусом, который, казалось, пережил не только смену четырёх директоров, но и, наверное, смену всех правителей России за последние столетия.
На горизонте замаячила неприлично короткая юбка директрисы, отпугивавшей новых преподавателей мужского пола своей помадой арбузного цвета. Эта женщина выглядела в стенах школы настолько же нелепо, насколько она бы выглядела в каком-нибудь приходе. Единственное, куда она могла ходить по воскресеньям (собственно, это она и делала) – это «Клуб одиноких сердец при городской библиотеке им. М.Ю. Лермонтова». Как ни странно, читательский клуб для одиночек она посещала едва ли не в хиджабе.
Одуванчик насторожилась. Существовала вероятность, что директриса пройдёт мимо и не заметит её, поэтому она не стала спрыгивать вниз. Директриса всегда находила чем занять свою голову на работе, ей явно было не до подоконников и фикусов. И уж тем более не до учеников.
Но почему-то она резко остановилась прямо напротив Одуванчика. Она будто бы пыталась что-то вспомнить. Наконец она посмотрела в сторону окна.
– Юная леди, я что-то не понимаю. Вы дома тоже себя так вульгарно ведёте?
Одуванчик ничего не ответила и молча спрыгнула вниз. Директриса, спохватившись, убежала дальше по коридору. Она должна была позвонить какому-то Дюше или Дрюше.
Одуванчик снова забралась на подоконник. Не успела она удобно устроиться рядом с фикусом, как к окну подбежал Гоша. Его серые глаза бегали из стороны в сторону, лоб и волосы у его основания были мокрыми от пота.
– Слава богу ты здесь.
Гоши не было на первом уроке. Одуванчик насторожилась.
– Ну да. Я здесь. А ты где был?