До седьмого колена

Воронин Андрей Николаевич

«И потом, – думал Юрий, пробегая сырыми аллеями, – насчет графа Монте-Кристо – это я зря. Такой накал страстей, как тот, что описан у Дюма, в реальной жизни практически невозможен, да и необязателен. Достаточно стойкой неприязни и одного принятого сгоряча решения – например, решения отомстить, восстановить попранную справедливость, – а остальное сделают обилие свободного времени, богатая фантазия и практически безграничные возможности, предоставляемые большими деньгами. Такую женщину, как Марина Медведева, ничто не остановит на пути к намеченной цели, и с курса ее ничто не собьет – ни страх наказания, в которое она не верит (и, кстати, правильно делает – кто ж ее, такую, заподозрит,

кто сумеет до нее допрыгнуть, чтобы наказать?), ни какое-то там абстрактное человеколюбие. Потому что, когда всю жизнь смотришь на людей сверху вниз, с вершины огромной денежной горы, поневоле начинаешь воспринимать их не как живых людей, а как картонных марионеток, как часть декорации, которая окружает единственного на всем белом свете реального человека – тебя».

«А что? – подумал Юрий. – Светлов прав, все очень складно получается. И даже, черт возьми, правдоподобно. В молодости она пережила довольно сильное потрясение, которое ею, неженкой, папиной дочкой, принцессой, наверняка было воспринято очень болезненно. Жениха посадили, друзья его предали, да еще и пристают к ней, убитой горем невесте: да ну его, мол, твоего зэка, выходи лучше за меня! Мир к ней несправедлив, есть все основания полагать себя несчастной страдалицей... Живет с нелюбимым человеком, он ей противен – и чисто физиологически, и вообще, – так что рана не заживает, страдания только усугубляются...

Страдания, конечно, воображаемые, высосанные из пальца, настоящего горя она и в глаза не видела, но какая разница? Она-то уверена, что до нее никто в мире так не страдал, а значит, так оно и есть – по крайней мере, с ее точки зрения. Вот она и мстит своим мучителям, а что месть ее неадекватно жестока, так это тоже можно понять – она-то всей этой крови не видит, для нее это что-то вроде кино, в котором она играет главную роль...»

Он попытался вспомнить лицо Марины Медведевой – красивое, холеное, немного печальное и слегка надменное, – но вспомнил только короткую стрижку и острые звездочки бриллиантов, блеснувшие ему в глаза с изящных мочек ее ушей. Теперь ему казалось, что так и должно быть. Какое там к дьяволу лицо? Бесстрастная, гладкая маска, под которой скрывается отвратительная морда кровожадного зверя... Да нет, пожалуй, не зверя – звери все-таки млекопитающие, теплокровные, их можно понять, – а хищного насекомого, вроде богомола, только большого, ростом с человека, и умело человеком притворяющегося...

Поймав себя на этом ощущении, Юрий усмехнулся и подумал, что он, как ни крути, человек настроения. Вчера с пеной у рта защищал Марину Медведеву от нападок господина главного редактора, а сегодня накрутил себя до того, что готов прямо сейчас пойти и раздавить ее в лепешку, как мерзкую ядовитую букашку. «Нельзя так, – подумал он, – некрасиво это, да и неумно. Надо бы с ней поговорить, что ли... Ох, трудненько это будет, тяжелехонько! Муженек-то у нее, по всему видать, ревнивый, да и потом, кто я для него такой, чтобы он позволил мне его жену допрашивать? То-то, что никто, и звать меня никак. Да только, похоже, без этого разговора и впрямь не обойдешься...»

Он понимал, что без очередного неприятного визита в дом Медведевых ему действительно не обойтись. При прочих равных условиях он бы, наверное, постарался этого избежать, но ему не давала покоя надпись, выцарапанная кем-то на борту разбитой машины Кудиева. Кто это мог сделать, когда? Ведь во дворе все время торчит охрана! Чужого они бы непременно заметили, как заметили фотографа Сеню, а заметив, скрутили бы в бараний рог или просто вытолкали взашей – в зависимости от того, в какой момент и за каким занятиям он попался им на глаза.

Не факт, конечно, что это сделал кто-то из домашних, но все-таки у хозяйки дома возможностей для этого было больше, чем у кого бы то ни было. Она могла отослать охрану под каким-нибудь благовидным предлогом и, пока их не было, сделать дело – собственноручно или с чьей-то помощью... Могла ведь? Да еще как могла!

Юрий вбежал на спортплощадку и принялся прохаживаться по ней взад-вперед, чтобы восстановить дыхание. Коренастый крепыш был уже здесь – как обычно, потел на параллельных брусьях, – а вот очкарик отсутствовал. Юрий поздоровался с крепышом за руку, для чего тому пришлось спрыгнуть с брусьев. Ладонь у него была холодная и мокрая от соприкосновения с мокрым железом. Они перекинулись парой слов, как старые знакомые, сообща обругали погоду, а потом Юрий поинтересовался, где третий член их «группы здоровья» – уже ушел, что ли?

– Не, – мотнул головой крепыш, – не приходил.

– Забавный парень, – сказал Юрий.

– Забавный, ага, – с какой-то странной интонацией согласился крепыш. – У этого забавного, чтоб ты знал, денег куры не клюют, а он, видишь, не в тренажерном зале, а здесь, на свежем воздухе, потеет.

– Так уж и не клюют, – усомнился Юрий, чтобы поддержать разговор. «А сам-то я почему не в тренажерном зале, а здесь?» – подумалось ему.

– То-то, что не клюют, – с мрачной завистью повторил крепыш. – Он знаешь кто? Главный менеджер студии «Даллас Рекордз». У них недавно какой-то отморозок шефа грохнул, так что этот лысый у них теперь за главного. Поэтому, наверное, и не пришел. Большая шишка, дел невпроворот, какая тут, на хрен, зарядка? Да и толку ему от этой зарядки, уродуется только...

– Да, – сказал удивленный Юрий, – тесен мир.

– Чего? – не понял крепыш.

– Ничего, это я так, о своем, – сказал Юрий и пошел к турнику.

Дома, приняв душ, побрившись и опрыскав себя «редакторским» одеколоном, он сварил большую кружку кофе, соорудил многоэтажный бутерброд и позавтракал, стоя у окна и задумчиво глядя во двор. Во дворе тетя Паша шаркала метлой, разгоняя лужи и сметая в грязные кучки сбитую дождем листву. Потом она ушла; Юрий выкурил сигарету и пошел одеваться для выхода.

Он надел выглаженные накануне брюки, натянул на широкие плечи свежую белую рубашку и с приобретенной за последние несколько лет сноровкой повязал перед зеркалом галстук. Затягивая узел, он невольно подумал, что события по неизвестным науке причинам опять захлестываются вокруг него точь-в-точь как вот этот галстук вокруг шеи. Он начал ощущать это уже несколько дней назад, а открытие, что лысый очкарик из парка, оказывается, теперь заправляет на студии вместо покойного Далласа, служило этому наилучшим подтверждением. «Ну и хорошо, – подумал Юрий, – ну и превосходно. На студию тоже не мешает наведаться, Светлов намекал, что там не все чисто, да и Одинцов про то же говорил... Знакомый главный менеджер – это же подарок судьбы! Да еще такой, как этот, прости господи, физкультурник... Кулак ему издали покажешь, и он твой...»

Он надел пиджак, проверил карманы – все ли на месте, – прихватил сигареты и ключ от машины и вышел из квартиры. Он сел за руль, вставил ключ в замок зажигания, посмотрел в боковое зеркало и увидел, что со стороны своего подъезда к нему приближается Людмила Веригина. Голова ее была по-вдовьи повязана платком – хорошо еще, что не черным, – а правую руку заметно оттягивал битком набитый полиэтиленовый пакет с рекламой сигарет «Мальборо». «Передачу понесла», – догадался Юрий и, не придумав ничего лучшего, согнулся пополам, делая вид, будто что-то ищет у себя под ногами.