До свидания, Светополь!: Повести
Шрифт:
По дороге, одна за одной, двигались к Вечному огню колонны школьников. Девочки — в белых фартуках, мальчики — в рубашках. Освещённые солнцем белые живые четырехугольники…
Аристарх Иванович, остановившись, вглядывался в лица ребят. Он знал, что не посмеет даже окликнуть сына, но эта бесправность была приятна ему.
Игоря прозевал — уже шествовали старшеклассники, но все стоял и стоял на краю тротуара. Спешить некуда: на трехчасовой громовский автобус все равно не успеть, — пока кончится митинг, пока сын доберётся домой, поест. Знал бы — ещё часок покрутился в павильоне. Там жарко сейчас: суббота. Корабль, а не хлипкое торговое заведение, переполненный корабль, и ты капитан
К своему удивлению, Игоря он застал дома. Уже пообедав, уже переодевшись в выходной костюмчик с короткими брюками, нетерпеливо отца ждал.
— Мы на три поедем?
Аристарх Иванович, не двигаясь, стоял у порога.
— Ваш класс что, не пошёл на митинг?
— Пошёл! — сказал Игорь с гордостью.
— А ты?
— А я отпросился.
— Как отпросился?
— Так! Уезжаем, сказал. Ещё отпрашивались, но только двоих отпустили. Меня и Вальку Домбровскую. Сказал — к бабушке уезжаем, она заболела, сказал.
Хвастался своей находчивостью! Отцовского ждал одобрения…
— А кто тебя уполномочивал отпрашиваться?
Гордость в светлых крупных глазах сменилась недоумением.
— Но ведь ты говорил — на три поедем. — Он не понимал отца, отец снова придирался к нему. — И чего там интересного? Митинг, и все. Венки будут класть. Ты сам говорил — в три поедем.
Сдержавшись, Аристарх Иванович молча прошёл в комнату.
Старуха раскапризничалась — захворала ли, притворилась больной, — но ехать Лиза не могла, и это вконец испортило настроение. По гостям он предпочитал ездить с женой — уверенней себя чувствовал, хотя порой и раздражало её слепое, безоговорочное преклонение. Как втолкуешь ей, что у него и в помине нет тех бесчисленных добродетелей, из-за которых супруга души не чает в необыкновенном своём муже.
Пока ехали, Петя все об охоте говорил. Тихим, ровным голосом, едва проступающим сквозь шум двигателя. Неловко было ему, что он как бы просвещает Аристарха Ивановича. Вопросительно, виновато улыбался: не надоело? Если честно, скучны были эти похожие одна на другую истории с зайцами и утками, но слушал прилежно, с заинтересованным и несколько удивленным видом — как требовала того его полная охотничья неосведомлённость.
Петя был старше его — давно перевалило за сорок, но к Аристарху Ивановичу относился со сдержанной почтительностью. Тот старался не замечать этого. В человеческом отношении, твердил он себе, Петя выше его, жизнь его пряма и открыта, однако в глубине сознания ютилось необъяснимое, постыдное чувство собственного превосходства. Аристарх Иванович честно подавлял его. Честно, но безуспешно. То чересчур фамильярным был, то переходил вдруг на несвойственный ему грубый «мужской» жаргон.
А вот между Лизой и Петиной Настей насторожённости не было — простое, спокойное добрососедство. Аристарх Иванович ценил их бесхитростную дружбу; Настино уважение к Лизе поднимало Лизу в его глазах.
Случалось, он просил Петю сделать что-либо в павильоне — поправить полку, сбить решётчатый настил для буфетчиц, — но Петя, добросовестно выполнив работу, отказывался от денег. В крайнем случае, выпивал лишь пару кружек пива или стакан вина. Вот почему Аристарх Иванович, не любящий одалживаться, предпочитал брать людей со стороны — вовсе чужих.
Иногда, впрочем, Петя и сам заглядывал. Тотчас же в подсобку норовил затащить его Аристарх Иванович, но сосед стеснительно улыбался и отрицательно качал головой. Заведующий никому не выносил пива в зал, но тут делал исключение. Шел за прилавок и, положив в тарелку с мелочью полтинник — так, чтоб видела Попова, — самолично
Подъезжали к Громовке. Над горизонтом, над тёмной полоской тополей уже белел купол громовской церкви. Петя, обманутый притворным интересом соседа, завёл новую охотничью историю. Аристарх Иванович не слушал — просто смотрел. Приятно было ему некрасивое, безбородое Петино лицо, доброта этого лица и его застенчивая мягкость. Валерка внешне не походил на отца: не белесые, а тёмные волосы, крупный, подвижный — удало слепила его природа. Они и характерами-то были разные: один тихий и сосредоточенный, погруженный в хозяйственные заботы, другой неугомонный, нетерпеливый, по-мальчишески рассеянный. Но разве удивило б кого, что у такого отца такой сын? При всей своей внешней непохожести они были естественны друг для друга, как естественно было, что сын Аристарха Ивановича — Игорь, а не Валерка. Только сейчас, глядя на шевелящиеся Петины губы, осознал вдруг Аристарх Иванович эту беспощадную закономерность.
— Завтра в четыре встанем, раньше не надо — темно ещё. Мы зайдём за вами… Игорю как, нетрудно, если ходить?
До Аристарха Ивановича не сразу дошёл обидный смысл Петиного вопроса.
— Игорю трудно? — стряхнув оцепенение, спросил он. — Полезно, а не трудно! Полезно!
Оба мальчика наклонились к окну — Валерка показывал и что-то объяснял Игорю, а тот внимательно смотрел, прижавшись к нему плечом. Товарищи… Всколыхнулась, ожила в Аристархе Ивановиче надежда. «Я слишком преувеличиваю все, — сказал он себе. — Дети разные, у каждого свои недостатки. Я недопустимо преувеличиваю».
И все-таки на душе было неспокойно.
Въехали в Громовку. Одноэтажные домики, унылая улица без тротуара, акация, молодые листья которой уже успели запылиться. Редкие флаги в честь Дня Победы…
Городом Громовка стала недавно, шесть или семь лет назад; с какой гордостью читал Аристарх Иванович коротенькое сообщение об этом!
Много домов сохранилось с довоенных времён: бои не гремели здесь, немцы взяли посёлок без единого выстрела и так же, без единого выстрела, оставили его — за сутки до того, как на зелёных грузовиках въехали наши; ни одного танка не прокатило тут за долгие месяцы войны.
Читая, уже взрослым, книги о партизанах и подпольной работе, Аристарх Иванович с беспокойным удивлением думал о посёлке, в котором прошло его глухое и бесполезное отрочество. Неужто же не было никакого сопротивления? Сколько мальчишек, знал он, помогали взрослым в их тайной, ни на миг не затихающей борьбе, а здесь…
Рядом с Аристархом не было никого, кто нуждался бы в подобной помощи. Немцами тяготились, ненавидели немцев, ждали прихода наших, но, кажется, никому и в голову не приходило, что можно как-то вмешаться в ход борьбы. Война была где-то далеко — непонятная, жестокая, существующая сама по себе, от простых смертных не зависимая. И те немногочисленные немцы, что расквартировались в посёлке, имели к ней столь же косвенное отношение, как и громовские жители, которые сажали картошку, перегоняли брагу на самогон, сплетничали, растили детей.
Живший у них пожилой плешивый немец угощал Аристарха и его шестилетнюю сестру шоколадом, а матери помогал окучивать картошку — делал это ловко и с откровенным удовольствием. Были другие немцы, злые, их ненавидели и боялись, но только много лет спустя Аристарх Иванович осознал, что ведь все они — и добрые, и злые — были врагами его Родины, и он обязан был ненавидеть их независимо от их личных качеств. Отчего же даже теперь, пусть с запозданием в три десятилетия, не проснулась в его душе эта ненависть?