До свидания, Светополь!: Повести

Киреев Руслан Тимофеевич

Улыбка доброго хозяина не сходила с лица его. Лир размахивал руками.

— Я жизнь прошёл. Мне шестьдесят четыре года! Меня все уважают. Спросите кого угодно — все! Кроме… — Он многозначительно поднял палец. — Кроме кого, вы думаете? Кроме собственных дочерей.

А Педагог все всматривался, все всматривался…

— Вы Шекспира читаете? — произнёс он наконец.

Аристарх Иванович неторопливо повернулся к нему — вежливый, но исполненный достоинства хозяин. Его бровь вопросительно поднялась.

— Шекспира читаете? — тщательно повторил Педагог.

Жёлтое, больное, иссечённое морщинками лицо…

Аристарх Иванович, не вынимая рук из карманов халата, уклончиво пожал плечами.

— Приходится иногда.

Шум, голос Лира, звон монет — все медленно отступило.

— Приходится? — переспросил Педагог. Взгляд его голубых глаз, искажённых стёклами очков, был трезв и внимателен.

— Иногда. Я все читаю.

Задев рукавом, Лир опрокинул пустой стакан и этим отвлёк Педагога.

— Почему он в халате?

— Лир-то? Да он живёт здесь.

Педагог покривил в улыбке брезгливые губы.

— Потому и в халате? — Медленно и безвкусно допил, аккуратно поставил на стол пустой стакан. — Кажется, я уже видел вас?

Аристарх Иванович почувствовал себя уязвленным.

— Не мудрено! Я тут все время. Заведующий. —И прибавил со смешком: — Громко сказано — заведующий. Кем заведовать? Четыре сотрудника, два в одну смену, Два в другую. Все самому приходится. Вон пенсионерка, видите? Подагра, едва ноги таскает. А что делать? Нету кадров.

— А Шекспира читаете…

— Ну, почему Шекспира? Шекспир, собственно, давно, в молодости. А сейчас — если только в кино или по телевизору. Я все читаю. И о воспитании, и вообще. У меня сын — надо знать, хочешь не хочешь.

— Что знать?

— Ну как! — Аристарх Иванович улыбнулся, предупреждая: то, что скажет сейчас, не следует воспринимать слишком всерьёз. — Как воспитывать.

Педагог пытливо посмотрел на него и ничего не сказал.

— Конечно, по книгам глупо воспитывать, я понимаю. Что все эти педагогические постулаты? Ничего. Ровным счётом ничего. Ребёнку не нравоучения нужны — живой пример.

— Педагогические постулаты?

Аристарх Иванович сделал вид, что не уловил иронии. Продолжал, горячась и неприятно чувствуя, что эта горячность делает его ещё более высокопарным:

— Я считаю, все благородные слова — чушь собачья. Хоть каждый день долби их ребёнку — эффекта не будет. Главное — как ты сам живёшь. Вся премудрость именно в этом. Надо жить так, как ты хочешь, чтобы жил твой ребёнок. Вы согласны со мной? Никакой двойной бухгалтерии.

Педагог неподвижно смотрел на пустой стакан. Сквозь растрёпанные волосы просвечивала лысина.

— У вас кто? Сын?

Аристарх Иванович самолюбиво поджал губы:

— Да, я говорил вам… Десять лет, в четвертом классе. — Он подождал, не спросит ли Педагог номер школы. — Внешне все нормально, отметки хорошие. Но я им недоволен.

Педагог медленно поднял голову.

— Почему?

— Недоволен. Не отметкой единой жив человек.

В отрешённом взгляде появилось любопытство.

— В какой школе он учится?

Ответ последовал тотчас:

—

В четвертой. — Лёгкий, беспечный ответ… А сам краем глаза следил за собеседником. Тот ничем не выдал себя. Это ободрило Аристарха Ивановича — именно на такую реакцию и рассчитывал он. — Так вот, в отношении двойной бухгалтерии. — Молчаливая неискренность Педагога придала ему уверенности. — У меня на этот счёт есть некоторые соображения. Считают, надо подавать детям хороший пример. По моему мнению, это чепуха. Надо не пример хороший подавать, надо жить хорошо. Хорошо жить. И не только на глазах ребёнка — всегда. Именно всегда. В этом суть.

Педагог помалкивал, но Аристарха Ивановича беспокоил его пустой стакан. В любое мгновение, не дослушав, не поняв мысли, мог отправиться за вином.

— Если вы на работе один, а дома другой — ребёнок учует это. Непременно! Я вам больше скажу, — продолжал Аристарх Иванович с тонкой улыбкой. —Если вы только подумали сделать подлость — не сделали, только подумали, — ребёнок и об этом узнает. Бесследно ничто не проходит. Остаётся на вашем лице. Или в вашем голосе. А потом этим голосом вы говорите сыну о разных благородных вещах.

Аристарх Иванович улыбался, словно все это не имело лично к нему никакого отношения. Так, досужие мысли… Серьёзность, с какой слушал Педагог, наполняла его тщеславной гордостью, но и странно тревожила. Ему хотелось, чтобы собеседник, умный человек, возразил ему, опроверг его банальные истины, предъявил иное, более сложное объяснение всему. Но Педагог молчал.

— Вероятно, вы хотите выпить? — с хозяйским радушием произнёс заведующий. Боялся, клиент сам заговорит о вине.

Рассеянно посмотрел тот на пустой стакан. Взяв его, направился к стойке. Аристарх Иванович с невозмутимым видом оглядел зал. На столах скопились пустые кружки, надо было нарезать хлеб, но он не уходил, а лишь деликатно отвернулся от столика, к которому с предосторожностями пробирался Педагог.

Пробрался. Поставил, не расплескав. Снова взял. Пригубил. Снова поставил. И — на Аристарха Ивановича. Долго глядел, неотрывно, но Аристарх Иванович делал вид, что не замечает. Перекатывался себе с пяток на носки да глядел с улыбкой на азартно жестикулирующего Лира.

— Как вас зовут?

Заведующий павильоном посмотрел с некоторым удивлением — ему ли? — и только после этого учтиво шагнул к столику.

— Аристарх, — сказал он. — Наш папа был претенциозен. — Он произнёс это слово без колебаний — теперь он имел на него право. — Сестра — Маргарита, я — Аристарх.

Педагог не ответил на улыбку.

— А отчество?

— Иванович. Аристарх Иванович Есин.

Он шутливо поклонился. И тут же заволновался — представится ли Педагог? — но тот тяжело опустил взгляд к стакану.

— Вы не пьёте, Аристарх Иванович Есин? — И ответил сам себе: — Разумеется, нет. Иначе бы вы не работали здесь.

— Но почему же? Все в меру…

Педагог, не слушая, продолжал:

— А вам было бы легче, если б вы пили.

Не насмешливо. Совсем не насмешливо. И все же…