До свидания, Светополь!: Повести
Шрифт:
— Спасибо, — учтиво поблагодарила мать. — Ты все поняла, что мама тебе сказала?
— Все.
— Тогда спокойной ночи. — И вытянула губы для поцелуя.
Рая привычно подставила щеку, мать поцеловала, но Рая не уходила.
— А это… марки кто принёс? — выговорила-таки она.
— Девочка та. В воскресенье которая была. — Мать надела тапочки и встала. — Во сколько же ты явилась к ним?
К кому? Ах, к отцу…
— В пять. Или в шесть. Когда дождь начался.
— Ты им ничего не рассказывала? — И посмотрела с подозрением.
— Нет… Они не спрашивали.
—
Рая подняла голову. Почему «рыбку»? Ведь их три было. Она поискала глазами банку.
— На подоконник поставила, — сказала мать, с кряхтеньем нагибаясь и вытирая пол. — Уроки-то не сделала…
Рая подошла к окну. В банке была только одна рыбка. Другие, значит, выпали, когда Сима бежала с ними или уже здесь, во дворе. Из-за тяжелого намокшего пальто Рая никак не могла подняться с мягкого сиденья, и мать, открыв дверцу, взяла у неё банку. Рая представила, как рыбки бьются в грязи, задыхаясь, и золотятся в темноте.
«Кошки слопают», — подумала она, спокойно опустила штору и пошла к себе.
Она ошиблась. Рыбки пролежали до утра, и я, направляясь в школу, увидел их у Раиного дома. Тёмными и пузатыми были они. Не золотыми. Наклонившись, я тронул их носком галоши. «Откуда они, здесь?» — удивился я и конечно же не поверил Рае, которая, выйдя из парадного, небрежно заявила, что это те самые подаренные нами рыбки. Те самые? Я ухмыльнулся. «Они были золотыми, а эти…» Она не стала спорить со мной — только посмотрела, но когда спустя много лет толстая рыжая женщина напомнила мне с вульгарным смешком об этой встрече, я сразу же вспомнил взгляд, какой тогда бросила на меня тринадцатилетняя девочка с портфелем в руке.
ПРИГОВОР
Аристарх Иванович тихо вышел из подсобки в зал. Руки — в карманах накрахмаленного халата, несколько великоватого ему, как, впрочем, все халаты, что износил он за долгую свою торговую жизнь. Несмотря на пятницу, несмотря на жаркий день — первый жаркий день за нынешнюю весну, несмотря на свежее пиво, с таким трудом выбитое им третьего дня, — зал пустовал, лишь трое мужчин у высоких мраморных столиков скучно дотягивали свои кружки.
Будильник под вазой с конфетами показывал без четверти двенадцать. Через полчаса народу прибавится, потом зал опустеет, но ненадолго. К пяти выстроится длиннющая очередь — выстроится и не рассосётся уже до самого закрытия, а завтра, едва откроют, — опять очередь, и весь день галдёж, перебранка, запах воблы и табачного дыма, хотя на видном месте и висит пожелтевший трафарет, что курить воспрещается. Суматошный субботний день — трудный вдвойне, потому что суббота — предпраздничная.
Флаг… Надо вывесить сегодня, сейчас — завтра не выкроить и минуты. Прихватив в кабинетике стул, вышел на улицу. На многих зданиях убранства оставались с Первого мая, но шли дожди, и Аристарх Иванович не поленился снять флаг.
Древко туго влезало в заржавленное кольцо. Приподнявшись
— Опять праздник?
Аристарх Иванович закрепил древко и только после этого глянул вниз. Двое — совсем молоденькие, двадцать — девятнадцать лет. Заведующий павильоном слез со стула, поправил за ухом карандаш, с которым никогда не расставался, — наследие долгой работы в мясном отделе гастронома.
— День Победы завтра, — вспомнил один.
— А, — сказал второй. — Пиво есть, отец?
Аристарх Иванович, не отвечая, приподнял стул, постучал ножками об асфальт.
— Есть, — сказал первый, заглянув, и оба вошли.
Тонкие губы заведующего так и не разомкнулись, но скоро он забыл о самоуверенных мальчиках. Припекало солнце, было безветренно — флаг тяжело обвис, — и он всем своим любящим тепло телом наслаждался первым по-настоящему летним днём.
Энергично, с предвкушением удовольствия на потном лице, вошёл мужчина в жарком суконном костюме. Вспомнил Аристарх Иванович, с каким трудом выбивал третьего дня пиво. И хотя, выбивая его и по–летнему накидывая сверх традиционной трёшки ещё рубль, думал вовсе не о клиентах, а о плане, о «мясе», сейчас ему казалось, что все это он делал исключительно ради клиента, ради вот этого взмокшего человека в зимнем костюме.
— Пару, пожалуйста, — заказал тот и шумно перевёл дух. Все, больше некуда спешить — вот он, заветный напиток.
Попова равнодушно наполнила кружку. Плевать ей на чувства клиента! Забулдыга ли это, молокосос, бьющий баклуши, умаявшийся за день работяга — на всех одинаково холодно смотрят светлые глаза, а из сухих накрашенных губ вылетают цифры — только цифры. На маленьком подбородке чернеет закрашенная тушью бородавка: Попова выдаёт её за родинку.
Мужчина залпом осушил кружку, платок достал, промокнул лицо. Посоловевший, умиротворенный взгляд остановился на Аристархе Ивановиче.
— Жарища!
Это прозвучало как комплимент, как благодарность за пиво. Аристарх Иванович, скосив глаза, чуть–чуть улыбался. С первого раза он никогда не отвечал клиенту — если, разумеется, тот прямо не обращался к нему.
Мужчина ослабил галстук. Пальцы — коричневые и толстые, грубые…
— В исполкоме был. Насчёт квартиры… Напялить вот пришлось.
Упруго, медленно с пяток на носки перекатился Аристарх Иванович.
— Удачно?
— В сентябре дом сдают. Вечером смотреть пойдём.
Он ещё выпил пива, почмокал мокрыми губами — все это, дескать, ерунда, главное — утолить жажду.
— Ну что же, поздравляю, — сказал Аристарх Иванович, зная уже, что сейчас клиент пригласит его.
Он не ошибся — мужчина заговорщицки поманил его пальцем. Аристарх Иванович помедлил, обвёл взглядом зал, как бы проверяя, не требуется ли где его присутствие, и только после этого не спеша приблизился. Он прятал улыбку, но не до конца, а давая понять, что догадывается, зачем зовут его.