До свидания, Светополь!: Повести
Шрифт:
Наверное, она ещё не ушла, Ника. Рая взглянула на часы, поднялась и стала быстро собирать портфель. И тут явился наконец тот, ради которого мать затеяла вечер.
— Михаил Михайлович! — воскликнула она. — Слава богу!
— Извините… Дела задержали, — услышала Рая отрывистый глухой голос и любопытно приоткрыла дверь.
Михаил Михайлович — высокий и стремительный, в буклистом просторном пиджаке, хотя было жарко, — искал быстрыми глазами, куда бы повесить кепку с большим козырьком и тоже буклистую.
— Прошу вас, —
Рая уложила портфель и, негромко поздоровавшись, скользнула к выходу.
На площадке сразу увидела Иванову — рядом с Жанной, говорят о чем-то. Рая нерешительно остановилась. Первое же слово, казалось ей, выдаст её — и что была в подвальчике у Фроси, и страх перед комиссией, и все-все… Да и что интересного у них? Опять «штандор», опять «кольцо налицо»… Как только Вадька Конь не скучает с ними?
Обратно побрела. Ушла или не ушла Ника? Если нет, можно пригласить её покататься на качелях. Деньги? Они есть у Раи: до половины нагружена мелочью глиняная кошка–копилка. И мать сегодня не хватится её до самой ночи. Этот буклистый Михаил Михайлович — важная птица, иначе стала бы она ни с того ни с сего, в понедельник, взрываться праздничным ужином?
Держась палисадников, обогнула двор. В низком Никином окне горел свет — значит, дома, собирается: тётя Женя не жгла бы электричество в такую рань.
Снизу окно застилала густая георгинная поросль. Рая встала на цыпочки, по–гусыньи шею вытянула. Ждала: вот–вот мелькнёт на белой занавеске гибкая Никина тень. Она замечательная, Ника! — с ней лишь и можно поговорить по душам. Жаль только, старше Раи.
Почему так медленно растёт она? Жила–жила, а всего тринадцать. Будь она повзрослее, не жалась бы сейчас у сараев. Зашла бы, и вместе отчалили бы в парк. Потом — ресторан, шампанское, тот самый дяденька с усиками… Играет джаз, и она, склонив голову ему на плечо, танцует в туфлях на тонких каблуках… Жарко! Интересно, есть ли в ресторанах мороженое? Сразу десять порций заказала б себе -— шоколадное, пломбир, эскимо… Мужчина с усиками, поклонившись, преподносит розы — полураспустившиеся, как у Фроси на столе. Она благодарно прикрывает глаза. Её видит Иванова и ужасно завидует ей, но Рая не обращает на неё внимания. Сане кивает. Он тоже здесь и тоже восхищённо смотрит на неё, но подойти боится…
Наконец, Ника вышла. В новом светло–жёлтом платье была она. Пригнувшись, Рая побежала к своему дому и оттуда негромко окликнула её. Ника пошарила глазами, увидела и придержала шаг, но не остановилась.
— Гулять? —бойко спросила Рая, приноравливаясь к её ломкой походке.
Ника удивленно глядела на неё, и Рая почувствовала, что запыхалась.
— Чего это ты?
Рая беспечно засмеялась.
— Так просто. Вечер чудесный! — И сладко вздохнула. На площадку не смотрела, но глаза сами выхватили голубую кофту Ивановой. —
— На той неделе. Юбка длинновата.
Рая поотстала на шаг и посмотрела юбку.
— Немножко, — согласилась она, — А ты куда, в парк? — И тут же вспомнила, что парк выходной сегодня. Засмеялась. — Понедельник — я и забыла. Вчера на море ходили. Твой знакомый неплохо гребёт, между прочим.
Ника, не останавливаясь, зачерпнула у Савельевны семечек. Та что-то проворчала вслед. Поделится или не поделится? — ждала Рая, а сама не умолкала ни на секунду. Ника молча отсыпала ей немного.
— А ты куда? — спросила она, уже на углу.
Рая засмеялась.
— Никуда. Так просто, подышать. Ты иди, пока! — И подморгнув, прибавила: — Не теряйся там!
У себя в палисаднике сидела, возле сливы, которую так и не попробовала в этом году. На площадке кричали и смеялись — это мы играли в «кольцо налицо». Уже совсем стемнело, и Жанну с Шуриком позвали домой. Потом — меня. Я поогрызался, поогрызался, но пошёл: бабушка была непреклонна. Проходя, раздосадованный и голодный, мимо Раиного садика, удивился, что она тут, а не с нами.
— Ты чего? — и даже приостановился.
Она усмехнулась и не снизошла до ответа.
Дольше других оставались Кожух и Вадька Конь. Курили. Потом и они ушли. Рая поднялась.
В комнате было шумно и душно. Майя, сменщица матери, держала в вытянутых пальцах длинную папиросу. Блестя золотыми зубами, что-то лукаво говорила Михаилу Михайловичу.
Все смолкли, увидев Раю. Смолкли и смотрели на неё так, будто любовались ею. Делали хозяйке приятное…
— Раиса, — сказала мать плывущим голосом. — Мой руки и садись ужинать. — Можете, дескать, сколько угодно восхищаться моей дочерью -— поблажек не будет.
Рая молча вышла в коридор, ополоснула под рукомойником руки, а когда вернулась, мать уже завела обычное: голоса у Раи нет, но слух прекрасный — и, в общем-то, выходит недурственно. Она гордилась, что есть у неё такое слово — недурственно.
— Но уж свою-то дочь я знаю, — продолжала она, накладывая Рае салата. — При посторонних ни за что не поёт — это её принцип. Разве что Михаил Михайлович попросит.
— Опять ты! — буркнула Рая.
— Раиса! Как ты разговариваешь с мамой?
— А ты не приставай.
— Раиса! — удивилась мать. — Что с тобой сегодня?
Рая, пристроившись на кушетке, молча взяла вилку.
— Любопытно послушать, очень любопытно! — отрывистой скороговоркой произнёс Михаил Михайлович. — А вы разве не нальёте ей для аппетита?
Рая насторожилась.
— Михаил Михайлович! — с кокетливым укором протянула мать. — Вы хотите мне испортить ребёнка.
Михаил Михайлович живо поднял руки.
— Избави боже! Но немного шампанского, да ещё на ваших глазах… Лично я своему позволяю.