Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему
Шрифт:
— Ты тоже уходишь? — спросил, остановившись, Арман-Луи.
— Негодник! Ты не хочешь, чтобы я исцелился? — крикнул Рено с отчаянием, близким к желанию расхохотаться.
— Ах — да! Баронесса д`Игомер?
— Увы, мой бедный гугенот, она сжалилась над моими мучениями и согласна меня выслушать.
— Сегодня вечером? Значит, ты идешь к ней?
— Немедленно… Диана была так красива сегодня!.. Я бросился к коленям баронессы. В негодовании она оттолкнула меня, поклявшись, что выйдет на свой балкон сегодня к полуночи.
— И это потому-то, не моргнув глазом, ты проигрываешь мои деньги?
— Пожалей меня! Надо, чтобы любой ценой я забыл о мадемуазель де Парделан.
— Пока я жив, я не забуду о мадемуазель де Сувини, и мертвый я не перестану её любить! — воскликнул г-н де ла Герш.
Они бесшумно вышли из замка и каждый направился в свою сторону
Лютня продолжала свой жалобный стон; балкон баронессы д`Игомер слабо светился.
В то время, когда два молодых человека предавались своим милым беседам, очаровательной музыке цветущей молодости, нежным, всегда новым разговорам, в которых так мало разнообразия, на другом конце замка лакей проводил Жана де Верта в комнаты г-на де Парделана.
Это был уже не тот человек, с язвительной улыбкой, грубыми движениями, резким голосом. Теперь это был человек с благородной выправкой военного посла. На столе, у которого он стоял, перед ним лежало раскрытое письмо с гербовой печатью на красном сургуче.
Г-н де Парделан, которому он указал на письмо пальцем, перечитывал его.
— Теперь вы понимаете, что привело меня в Швецию? — проговорил Жан де Верт. — Я думаю, нет необходимости подтверждать важность миссии, возложенной на меня Его величеством императором Германии?
— Разумеется, нет! — сказал маркиз.
— Так, а могу я надеяться, что эти бумаги, с которыми вы познакомились, будут представлены Его величеству королю Густаву-Адольфу, вашему властелину?
— Конечно же будут. По правде сказать, я не питаю надежд на плодотворность этих предложений.
— Вот как? Тайный союз между двумя государствами, возможность для Швеции расшириться за счет Польши и России и, в случае надобности, возможность объединить под одной короной провинции Дании — разве эти предложения не способны воспламенить воинственный дух вашего короля?
— Густав-Адольф, как вы знаете, протестант, а император Фердинанд — сторонник папы.
— Между нами — пока мы одни — это серьезно? Протестант — я согласен. Но Густав-Адольф — король и честолюбец прежде всего!
Г-н де Парделан тряхнул головой:
— Вы ошибаетесь, господин барон, — с гордым видом сказал он. — Густав-Адольф — прежде всего швед.
— Не будем придираться к словам: честолюбец или швед — все одно, — продолжал Жан де Верт. — Поскольку предложения, которые мне поручено ему передать, имеют ближайшим следствием расширение Швеции…
— Мы не слышим друг друга. Король-властелин — швед и протестант. Он не отделяет интересы религии от интересов своего королевства.
Жан де Верт улыбнулся.
— Вы считаете, что император Фердинанд, которому я служу, однажды не забудет, что он католик? Я тоже им являюсь, черт побери! Но если мне выгодно подружиться с протестантом, я сделаю это не колеблясь. Спасение его души — совсем не мое дело.
— При Стокгольмском дворе вера всегда стоит впереди политических интересов.
Барон едва сдерживал раздражение.
— Наконец, — продолжал Жан де Верт, — самое главное — знать, какой ответ я должен отвезти в Вену. Именно поэтому я хочу, чтобы король Густав-Адольф был извещен о моем присутствии в Швеции. Если сразу же я обратился к вам, то потому, что знал, какое место вы занимаете в Королевском совете. Кроме того, я опасался, как бы мое появление при Дворе не повлекло за собой массу неприятностей, спровоцированных моим визитом.
— Вы правы, ваше присутствие могло бы все испортить.
— Но поскольку мое пребывание в Сент-Весте ничего не решает, что ж, придется ехать, полагаясь на удачу.
— И не вздумайте! При том состоянии, в каком находятся сейчас дела Европы, ваш приезд ко двору короля произведет эффект бомбы, разорвавшейся в куче пыли. Почему бы не послать графа Тилли или Его превосходительство герцога Фердинанда с имперским глашатаем? Вас или его — что одно и тоже.
Сравнение польстило Жану де Верту.
— Хорошо, а почему бы вам не поговорить с королем самому? — смягчился он. — Я охотно вручаю заботу об этих переговорах вашим талантам.
— Вы забыли, что у меня здесь мадемуазель де Сувини и мадемуазель де Парделан?.. Могу ли я их оставить? Я не один в Сент-Весте!
— Верно. Есть ещё и господин де ла Герш и господин де Шофонтен.
— И вы.
— О, вы думаете, что фламандец, вроде меня, менее опасен, чем эти два француза… Я благодарю вас. Но не в этом дело. Я могу дать вам ещё восемь дней, однако, если ничего не решится, то, рискуя все поставить под угрозу, я пойду к королю сам.
— Надо бы, и это было бы во сто крат лучше, найти надежного человека, которому можно было бы поручить отвезти послание в Готембург. И заручиться его молчанием, ничего ему не сказав.
— Это средство, надежность которого я испытал не раз.
— Если этот надежный человек будет ещё и преданным, неподкупным, умным, деятельным, я не колеблясь доверил бы ему эти бумаги, и его присутствие рядом с Густавом-Адольфом не вызвало бы никаких подозрений, особенно, если он не будет никому известен.
— Но этот человек здесь, он уже в ваших руках.
— Кто?
— Господин де ла Герш.
— Арман-Луи? И вы думаете, что он согласится?
— Если вы поговорите с ним об этом вояже как об услуге для вас, он поедет без колебаний.